– Но вы же не ушли. Почему, коль так думаете?

– Потому что глупа была, поверила. Видите ли, Маргарита Аристарховна, мужчинам нельзя доверять, особенно когда они провинились. Мы обманываемся, видя раскаяние или слыша заверения, будто пред вами сама святость. Опять же, не хотим очутиться в унизительном положении, когда все узнают об измене, не хотим пережить стыд. А ведь стыда не избежать, мой пример это доказывает.

– Но вдруг вы ошибаетесь? Вдруг все не так, как вам видится? Разве не было у вашего мужа врагов? Мне думается, кто-то из них его и убил.

– Да что ж он из ума выжил, пойдя на встречу с врагом ночью? И почему он снял квартиру, а не враг?

– Ага, значит, враги у него были! – вела свою линию Марго.

– Понимаю ваше желание уменьшить мою боль, – грустно сказала Прасковья Ильинична. – Враги есть у всякого человека. Довольно уже одного того, что вы богаты, умны, красивы – и армия врагов вам обеспечена. Мой муж не посвящал меня в свои дела, разве что изредка, когда ему требовался совет. Нет, у него не было врагов, жаждущих его смерти. Он снял квартиру для встреч с женщиной, другого объяснения быть не может. Да ведь не женщина же его убила, в самом-то деле...

– А кто? – спросила Марго, обманывая собеседницу наивностью.

– Не знаю, – горько усмехнулась Долгополова.

– А коль убил разгневанный муж?

– Может и так, – равнодушно пожала плечами женщина. – Скажу честно, знать не хочу. Ну, найдут убийцу – и что? Выяснятся новые подробности, от которых жить не захочется, потому что все будут перемывать моей семье кости. Нет, не хочу.

– А отомстить той же Галицкой вам не хочется?

– Хотелось, – призналась она. – Когда узнала, собиралась отправиться к ее мужу и все рассказать. Потом одумалась. Что изменилось бы? Я выглядела б дурно, заодно принесла бы огорчение Галицкому, которого глубоко уважаю. А больше всего, Маргарита Аристарховна, мне больно за детей. Они не маленькие, прекрасно все понимают. Куда от этого деться?

По щекам Долгополовой потекли слезы, Марго дала себе слово сделать все зависящее от нее, чтобы Виссарион Фомич снял подозрения с Анны Ильиничны. Не в этом доме следует искать убийцу. А вот куда непременно стоит пойти, так это к графине Шембек. В ее салоне обязательно будет Галицкая и много-много сплетен, которые слетают с уст невзначай, обсуждаются с непринужденной легкостью, будто никакого интереса не представляют, а всего-то являются средством от скуки.

Белев шагал по мостовой, нервно поглядывая по сторонам, его продирала до костей сырость – уж часа два как бродил. Ночные улицы таили много опасностей. Грабители – черт с ними, а как душегубы попадутся, да не в единственном числе? Не храброго десятка, Белев прихватил пистолет, и теперь сжимал его, держа за полой пальто. Не служив ни на военной службе, ни на статской, ни разу не стрелявший, кроме как из охотничьего ружья, Белев сглатывал слюну, представляя, как на него нападают, а он стреляет. Собственно, в разбойника не грех выстрелить, но вдруг докопаются, что это он стрелял? Последуют вопросы: что вы делали ночью на улицах? Не так страшны допросы полицейских, страх вызывала жена. Родная, законная, знакомая до последней морщинки, оттого невыносимо скучная. Характером она так и вовсе не уродилась, вся в папеньку – такого же самодовольного и грубого деспота. Да, жена его наподобие мужички – телом изобильна, ручкой сильна. Как приложит пухлую ручку к холеному личику мужа, так и голова отскочит. Но... он пошел на улицы, ибо его подстегивало чисто мужское любопытство. Не узнать всех прелестей соблазнов – поистине пустая жизнь. Сильнее всего его охватывала пустота, когда приходило понимание, что ничего стоящего он не сделал и уже не сделает. Так ведь и худых дел за ним не числилось, тех, из-за которых бывает стыдно, но вспоминать о них приятно. Жизнь протекала тягуче и однообразно, эдак совсем пройдет, а зачем? Взбудораженный слухами о развратной девице, Белев вышел на улицу, надеясь ее найти. В комнате отдыха на балу все подумали, будто он провел с ней ночь, ну и пускай думают. Ему тоже хотелось покрасоваться: мол, я храбро пускаюсь во все тяжкие.

Свернув за угол, он врезался в фонарный столб.

– Уй! – потирая лоб, поморщился Белев. – Что ж это такое! Отчего фонари не горят? Губернатору с градоначальником выговор. И строгий-с!

Разумеется, выговор прозвучал лишь сейчас и не последует при случае. Делать замечания большим людям нехорошо, еще обидятся.

Вдруг... красная юбка, синий... Да! Синий жакет, страусовые перья мелькнули вдали. Белев увидел ту, ради которой отважился на путешествие по ночному городу, пренебрегая опасностью, и которая завладела его воображением. На цыпочках, мелко перебирая ногами, чтобы дама не сразу его услышала, он приближался к ней. А она шла медленно, то пропадая в черном проеме, то возникая в свете фонаря – желанная по одним только рассказам, вызывавшим жгучую похоть. Белев огибал световые пятна и мысленно сжимал в жарких объятиях порочную легенду города. Подошел почти вплотную к световому пятну, где очутилась она. Обернулась на звуки шагов.

– Судары... – И застрял на полуслове, так как некто вторил ему, произнеся то же слово «сударыня».

Белев шагнул в свет, тот, другой, одновременно шагнул ему навстречу... Казарский! Вот те на! У Казарского тоже лицо вытянулось. Белев смутился, а особа молча взирала на них, спрятав личико за вуалью, но поворачивая головку то к одному, то к другому.

– Вы, простите, как здесь очутились? – полюбопытствовал Казарский.

– Гулял-с, – бойко ответил Белев. – Разве нельзя-с?

– Отчего же ночью?

Белев сник: Казарскому хорошо – у него не имелось дома ручки, которая за ночные гуляния голову оторвет. Тупая-то жена тупая, а сообразит, зачем муж удрал из дому.

– Не спится, вот почему, – буркнул он.

Оба покосились на предмет мечтаний, скрипнули зубами и переметнули взгляды друг на друга. Особа не сбегала, как, бывало, убегала от мужчин, значит, кто-то из них ей приглянулся.

– Будет вам врать, – сказал Казарский. – Ее искали.

– Нет... – нарочито обиженным тоном произнес Белев и подумал, что другого случая может не представиться. За нею вон сколько господ гоняется, а ему бы только один раз попробовать, чтоб утолить страсть мечтаний. Он тряхнул головой: – Да-с. Искал-с. Но умоляю, ежели ты... а я тебя считал другом... ежели вы порядочный...

– Слово дворянина, никому не скажу. Выбор за дамой. Мадемуазель, кого из нас предпочтете?

И вдруг вожделенная мечта сказала:

– Обоих-с.

Господа потерялись. Белев смекнул, что ночь может получиться изысканно развратной, какой даже его богатое воображение не рисовало, смущенно пробормотал:

– Э... одновременно-с? Ля мур де труа?

– Не, господа, по очереди, – простецким языком прачки заговорила мечта. – Да тока договоримся загодя, по двадцати рублей устроит? Деньги наперед попрошу-с. А ля мур я вам обеспечу хочь до завтрашней ночи, вы тока договоритесь меж собою, кто первым, а кто вторым будет. У меня и обождете, туточки недалече идти, кофею попьете... с пирожками-с.