Он поддел крышку. В ящике, в несколько рядов были уложены золотые слитки. У Натана разбежались глаза, такого он не ожидал. Он присел на табурет, глубоко вздохнул…Вокруг все стало темно, сердце гулко забилось в груди, Натан чувствовал каждый толчок…Сверху, на голову, опускался столб голубого цвета. Он видел его, он ждал его, он знал, что за этим последует.

— Дед…Птенец…Я сейчас…

Он не видел, как старик суетился вокруг, как укладывал его на пол, как просунул ему между зубов деревянную ложку…Натан не знал, сколько времени провалялся в обмороке. Но когда очнулся, старик сказал:

— Светает уже. Уходить тебе надо, — и добавил. — Знал бы, что ты эпилептик…Хотя, говорят, эпилепсия — болезнь гениев, как у Достоевского и Юлия Цезаря. Может, и прав был Яшка, не простой ты человек, на роду тебе написано…Ладно. Возьми с собой денег, сколько нужно, как устроишься, приезжай за остальным. В Киеве не оставайся, скорее всего, ищут тебя. То, что здесь лежит, наверняка, не только Яшке принадлежало. Он, хоть, и не говорил мне, но я не первый день на свете ковыляю, догадываюсь кое о чем. Я когда по его просьбе Косого убрал, слышал, наверное, после него много чего осталось. А вот куда делось, никто не знает. Подозреваю, что весь его общак здесь лежит. Но не моего ума это дело. Я Яшке жизнью обязан, я за него любого замочу.

Натан знал Косого, Косоротова Игоря Ивановича, директора овощной базы, дважды судимого, весёлого и общительного человека. Косой вместе с Яковом Моисеевичем отдыхал в обкомовском санатории, где они и познакомились. Вместе какие-то дела проворачивали, на бегах играли, подпольное казино организовали, но как-то проговорился Яков Моисеевич, что «быдло Косой, быдлом и подохнет». Натан тогда не придал значения его словам, он вообще не лез в его дела, но через некоторое время Косого убили. А Яков Моисеевич, как ни странно, радовался. И потирал руки. И приговаривал: «Я предупреждал, предупреждал…Дождался, падлюга». Натан знал, что Косоротов был держателем общака, но даже не догадывался, что после его смерти держателем стал Яков Моисеевич.

Из деревни Натан вышел другой дорогой, более дальней, кружной, но безопасной. Он все ещё чувствовал слабость после приступа, но пёр, как лось, через чащу, через берёзовые рощицы, обходя близлежащие хутора, замирая при каждом звуке человеческого голоса. В одной руке он нёс сумку, доверху набитую деньгами. Натан не знал, сколько там. Может, сто тысяч, а может, и миллион. Побросал не считая, выбирая только рублёвые пачки, пожал крепкую ладонь Птенца, и ушёл. Но точно знал, что вернётся.

К вечеру Натан добрался до Белой Церкви. Он понимал, что ехать в Киев ему нельзя. Тогда куда же? Союз большой, с такими деньжищами хоть на край света можно. Но на край света не хочется. Что-то там Яков Моисеевич, перед тем как из окна выпрыгнуть, насчёт Ленинграда заикался. И даже адрес давал, кажется. Вот только вспомнить бы…Бог с ним, все равно надо подальше отсюда. Была не была, Питер так Питер! Хорошо бы на самолёте, но документов нет, придётся на поезде. Может оно и к лучшему, на поезде безопаснее.

В Ленинград Натан прибыл через два дня. Все это время он провёл в общем вагоне. Ему казалось, что в общем затеряться легче. Народ все время менялся, одни выходили, другие занимали их места… Все двое суток он провалялся на верхней полке, подложив под голову сумку с деньгами. Первое время он волновался, но когда въехали на территорию России, успокоился. Никто его не искал, никто не гнался за ним…

Витебский вокзал встретил его так же, как и всех, кого встречал и провожал: шумом, гамом, бомжами и цыганками, проститутками и милиционерами…Натан покрутился по вокзалу, посмотрел на паровоз, на котором когда-то Ленин приехал в Россию, выпил пива и подошёл к грузчику:

— Слушай, братан, где тут можно угол снять?

Грузчик скептически осмотрел его помятый, кое-где порванный костюм, единственную, довольно непрезентабельную сумку, и достал из кармана «Беломор»:

— Кури. Откинулся недавно, что ли?

— Да, — не стал отнекиваться Натан. — Так где можно снять?

— Ты не светись здесь, — посоветовал грузчик. — Не дай бог, на ментов нарвёшься. Ксивы, небось, нету?

— Нет. А что, ты можешь достать?

— Покумекать надоть. Меня Вовчик зовут.

— Толя. Анатолий, — Натан пожал протянутую руку.

— Вот что, Толик. Дуй до конца платформы, там налево, под вагонами пролезешь, забор увидишь. Пройдёшь метров пятьдесят, дырка будет. Вот там и жди меня.

Натан быстро нашёл указанное место. Вовчик подошёл минут через тридцать. Ещё раз критически осмотрел его.

— Приодеть бы тебя, а то менты враз прицепятся.

— Ты не переживай, Вовчик. Деньги имеются, — Натан чувствовал, что этому человеку можно доверять. Он открыл сумку.

— Нифига себе! — присвистнул Вовчик. — Грабанул кого? Ладно, не моё дело. Но бегать с такими деньгами по Питеру, резону никакого. Поехали ко мне.

Они поймали такси. Натан никогда не бывал в Ленинграде, потому не мог определить, куда они едут, но Вовчик его просветил:

— Погоняло у меня Купец, и живу я в Купчино.

Для Натана Купчино — все равно что Гавайи, пустой звук, да и кличка Купец не вязалась с обликом Вовчика. Купец должен быть толстый, с золотыми часами на пузе, с окладистой бородой…Он сказал об этом новому приятелю. Вовчик рассмеялся:

— Ничего, все ещё впереди. И пузо будет, и часы золотые…Будем живы, да на воле…

Квартира, куда привёл Вовчик Натана, была небольшая, однокомнатная, чистенькая… В комнате стояли два дивана, стол, сервант и старенький черно-белый телевизор.

— Небогато живёшь, — заметил Натан.

— Мне богато жить закон не позволяет. Я ж вор! Пошли на кухню, выпьем, побазарим…

Натан все ещё сомневался, стоит ли посвящать Вовчика во все перипетии своей жизни, но, немного поразмыслив, решил, что без помощника в чужом городе ему не обойтись. Он рассказал о Якове Моисеевиче, о жене, только про Птенца умолчал. Зачем «грузить» человека ненужными сведениями. Вовчик слушал молча, не перебивая, постукивал пальцами по столешнице. Потом долго думал.

— Да, Толян, интересный базар гонишь, — наконец сказал он. — Слышал я про этого Якова Моисеевича. Его фамилия Блумберг. Погоняло — Алмазный. Крутой мужик был. Так говоришь, общак пропал? И все его ищут, а найти никто не может? А эти башли, — Вовчик кивнул на сумку, — не из общака ли?

— Нет. Это мои. Все-таки я его зять.

— Это ещё выяснить надо. Я тебе верю, а вот поверят ли другие… Алмазный — это фигура! Глыба! Короче, кое-что нужно проверить. Поживёшь пока здесь. Не боись, корешок, все будет нормалёк.

Всю следующую неделю Натан провалялся на диване, тупо уставившись в телевизор. На экране постоянно мелькал Горбачёв со своей Раисой, дебаты в Государственной думе сменялись демонстрациями, артисты, в последнее время толпой повалившие на эстраду, больше походили на дебилов, только что выпущенных из психушки, чем на нормальных людей… Купец все время где-то пропадал, а когда появлялся дома, куда-то звонил, что-то выяснял, с каждым днём все больше мрачнел, но Натана не посвящал ни во что. Натан уже подумывал, не «сдёрнуть» ли ему от своего гостеприимного хозяина, но быстро отбросил эту мысль. В Питере ему негде спрятаться, ни друзей, ни знакомых, его мгновенно вычислят. Собственно, чего ему бояться? Он сказал правду, а про Птенца все равно никто ничего не знает. А значит, и копать никто не будет.