Спортивный центр был не только открыт, но там было уже полно народу. Самодовольные загорелые американцы и серьезные японцы прыгали, бегали, крутили педали, отжимались - все спортивные снаряды были заняты.

Тилли оглядела зал и, расточая полупрезрительные, полузовущие улыбки, отработанные на престижных подиумах мира, направилась к сауне, наступая на разбросанные по полу полотенца.

К счастью, сауна была пуста. Сняв халат, она устало опустилась, на деревянную скамью, подтянула к подбородку колени, откинула назад голову и принялась ждать, когда сухой пар проникнет в нее, проберет до костей, откроет все поры. И вскоре тонкие струйки пота потекли по ее телу, скапливаясь в ложбинке на груди, на животе, в промежности, и она почувствовала, как боль уходит из нее, нервы успокаиваются, настроение улучшается. Теперь она была готова к встрече нового дня с его жарой, раздраженными людьми, требовательными журналистами из французских журналов мод, с парикмахерами, визажистами и этим подонком, фотографом Мак-Графом, которого она ненавидела за его выбритый череп, тонкую косичку и сверкающий блеск дьявольских глаз. Вот уж действительно, как говорится, «дурной глаз», который может в любой момент тебя сглазить.

Тилли почувствовала, что ее мысли растекаются, что она вот-вот уснет, и усилием воли заставила себя подняться с полки и побежать к бассейну. Глотнув свежего воздуха, она нырнула в холодную воду, чувствуя, как она обжигает ее тело, сжимает сердце, леденит душу. Господи, ведь так можно и умереть.

Тилли ухватилась за перила и заставила себя сосчитать до шестидесяти. Интересно, выдержит ли она такой холод хоть минуту? «Должна, Тилли, должна», - приказала она себе.

- Сорок девять… пятьдесят пять… пятьдесят девять… шестьдесят.

Господи, выдержала.

Она открыла глаза и стала взбираться по лестнице, но внезапно вспомнила, что совсем голая: халат остался в сауне. Она посмотрела вокруг и заметила, что на верхней ступеньке стоит какой-то подонок в серых джерсовых шортах и с интересом наблюдает за ней. Ее грудь с затвердевшими от холода сосками была уже над водой, так что не было смысла прятать и остальное. Если этот урод так решил начать свой день, ну и черт с ним. Медленно, с улыбкой она взобралась по лестнице и, ступив на верхнюю ступеньку, обнаружила, что наблюдавший за ней подонок на два, а то и на все три дюйма ниже ее. Презрительно улыбаясь, она оглядела его: сначала лицо с наглой улыбкой, затем выдававшийся живот и то, что, оттягивая шорты, торчало под ним. Не спеша она прошла в сауну, надела халат и направилась к лифту.

Она вернулась в номер, чувствуя себя немного усталой, но вполне готовой к встрече с трудностями предстоящего дня. Стоя перед зеркалом в ванной, она орошала себя лосьоном «Опиум» и внимательно осматривала свое лицо и тело: маленькая головка на длинной, похожей на стебелек шее, большие раскосые карие глаза, пухлые губы над маленьким точеным подбородком. Что и говорить - сложена она хорошо. Как раз то, что нужно, как правильно заметила Фелиция, для хорошей манекенщицы: рост - шесть футов и полтора дюйма, маленькая грудь, которая кажется полной на фоне тонкой талии и узких бедер, плоский живот и крепкие ягодицы, чуть темнее, чем остальное тело. Но самое главное, ноги - ноги длиной в сорок пять дюймов от пола, которые так любили и ненавидели фотографы и которые доставляли им столько хлопот.

Расчесывая волосы, она еще раз пришла к выводу, что поступила правильно, согласившись сделать короткую стрижку. Прошло уже десять дней, а она ей еще не надоела. Много месяцев Ники Кларк уговаривал ее подстричься, но она отказывалась, ссылаясь на то, что все цветные девушки носят короткую стрижку.

- Я тебе сделаю такую, которую не носит никто, - не уставал повторять Ники Кларк.

Он работал над ее головой всю вторую половину дня; его ножницы так и мелькали в воздухе, состригая и выравнивая ее волосы, и прическа получилась ровной, волосок к волоску. Хороший мальчик Ники, очень хороший.

Она надела леггинсы и просторную майку. В животе громко заурчало. Надо поскорее что-нибудь съесть, иначе будет урчать весь день. Она купит по дороге сандвич и съест его в такси.

Она ехала в такси на студию Мика Мак-Графа, жевала сандвич и наслаждалась красотой утреннего Парижа, который открывался из окон. По улицам шли обыкновенные люди, казалось, совсем не похожие на людей из мира моды, таких, как она сама, как Сюзи Верг из журнала «Септ Жюр», с которой ей предстояло сегодня работать, как Лорен, ее визажист, как Мак-Граф, о котором она утром думала с такой ненавистью, отчего сейчас ей было стыдно. То, что делала она, да и все они, по справедливому замечанию Ноэль Ковард, нельзя было назвать работой. Как часто мама повторяла ей: «Оттолайн, ты даже не понимаешь смысла слова «работа».

Да, ее мать действительно знала, что такое работа. Она трудилась в поте лица на фабрике по восемь, девять, а то и десять часов в сутки, пришивая блестки, фальшивые жемчужины и бриллианты к вечерним платьям, которые тесными рядами висят на вешалках на уличных базарах. Она шила до одури в голове, до боли в глазах, постоянно терзаясь беспокойством за своего ребенка, который был сначала в детском саду, затем в школе и, наконец, бросил школу и стал шататься по улицам, проводить время с друзьями в «Макдональдсе» или «Бюргер-Кинге», потягивая молочный коктейль и куря одну за другой сигареты.

Сколько раз мать убеждала ее получить аттестат зрелости, сколько раз она повторяла: «Тебя никуда не примут без него, Тилли. Вот у меня есть аттестат, и я нашла работу». И Оттолайн смотрела на бледное, озабоченное лицо матери и, слишком любя ее, не смела сказать: «Какая ерунда, я и без него обойдусь».

Так оно и случилось, и сейчас она, Тилли, разъезжала по свету в компании всемирно известных фотографов, издателей журналов мод, и ее фотографии не сходили с обложек самых популярных изданий. В восемнадцать лет она подписала контракт с «Дип Блю Джине» на рекламу их новых духов «Д'Аккорд», за что получила полмиллиона. Скоро она стала одной из лучших топ-моделей и участвовала в демонстрациях мод в Лондоне, Париже, Милане и Нью-Йорке. Ее годовой доход исчислялся шестизначными цифрами. У нее была машина «феррари», которую она не водила, большая квартира в Кенсингтоне, где она не жила, полный гардероб модных тряпок, которые она редко надевала. Ею восхищались, ее баловали, часто цитировали, ее преследовали толпы поклонников и, как она, смеясь, сказала в одном интервью, рассерженные матери молоденьких девочек, которые во всем ей подражали.

А все началось три года тому назад, когда она со своим приятелем Мо сидела на полу в Кен-Маркете, вытянув вперед длиннющие ноги, и, потягивая через соломинку клубничный коктейль, рассматривала прохожих. Именно тогда к ней подошла Фелиция Ливсей из бюро «Моделз Плюс».

- Простите, - девушка, можно вас на минуточку?

- Что я сделала на этот раз?

В свои четырнадцать лет она постоянно ждала неприятностей и постоянно на них натыкалась. Женщина, которая смотрела на нее, была молода, вернее, моложава, так как на вид ей было целых двадцать пять лет, и одета весьма тенденциозно.