– Да.

– Очень вкусно, – продолжая жевать, похвалил Баар.

Он взял глиняную кружку, запил пирог квасом.

– Брусничный?

– Да.

– Сладкий квас, – не удержался от дальнейших похвал глава рода.

– С медом.

– Мммм, хорошо, тоже сама? – почти ехидно спросил глава рода.

– Да, – ответила девушка, глядя прямо в глаза Баару, – сама ставила.

Павел едва заметно улыбнулся уголками губ. Улла улыбнулась ему в ответ, прищурила глаза, разглядывая синяки на его лице.

– Что? – с набитым ртом спросил Баар.

– Надо бы еще смазать барсучьим жиром.

– Не-не, – вдруг запротестовал глава рода, качая головой, – не надо, уже почти все прошло.

– Как же, прошло. Что я, не вижу? Надо смазать, – твердо повторила Улла, словно наставляя капризного ребенка, – надо.

– Нет, не надо, больно уж вонючий этот твой барсучий жир.

И все же она настояла на своем. Баар еще недолго поупрямствовал, скорее ради проформы, и наконец сдался.

– Ладно уж, мажь.

Улла терпеливо дождалась, пока глава рода наелся, и сразу после завтрака убрала со стола, а затем подсела вплотную к нему.

– Запрокинь голову, – попросила она.

Баар закрыл глаза и покорился. Он почувствовал, как Улла, легонько касаясь его синяков, нанесла мазь. Потом кончиками пальцев стала осторожно втирать ее в кожу, обильно смазывая его синяки и царапины.

– Теперь давай руку, – попросила она, закончив с его лицом.

– Ага, – кивнул Баар и вытянул правую руку из рукава рубахи.

Рука была значительно повреждена, а на предплечье находилась повязка, сквозь белую ткань которой проступили следы мази и немного крови.

– Надо бы повязку сменить, – констатировала Улла, оглядев руку Баара.

Главе рода не оставалось ничего другого, как подчиниться. Пока она неторопливо снимала старую повязку, он смотрел на нее и удивлялся. Она выглядела как-то по-другому, словно помолодела.

Нельзя сказать, что раньше он видел ее часто. Он никогда специально не искал с ней встреч, хотя и знал, что она, по воле Конди, уготована ему в жены. Нет, скорее он избегал встречаться с ней. Люди порой недобро шептались за его спиной, но он делал вид, что не замечает этого, ведь он же не отказывался жениться. Да и потом неспокойная обстановка в округе не давала времени даже свободно вздохнуть, не то что жениться. Да куда там. Сначала внезапное нападение викингов, потом гибель приемного отца и его похороны, затем коварный план Порки и его заточение в кангашском свинарнике, потом его избрание главой медвежьего рода и наконец этот несчастный во всех смыслах поход, в котором он потерял единственного друга, да и сам еле спасся. И это не говоря уже про его пленение бродниками, чтобы им пусто было во веки веков, аминь… ну в смысле хвала великому Юмалу. (А теперь надлежит говорить именно так – хвала великому Юмалу. ах да! Великому с большой буквы.)

Нет, положительно, все это не давало ни на секунду расслабиться. И выпало же все это беспокойство на голову парню из миролюбивого двадцать первого века, где в его жизни самым страшным кошмаром были компьютерные игры с монстрами в подземельях и новостные сюжеты с милицейскими хрониками.

А еще следует добавить к сложившейся обстановке милый его сердцу, оставленный далеко за пеленой времени образ Настеньки. Эх, Настенька… И хотя в последнее время этот светлый образ несколько потускнел и затянулся все той же пеленой времени, Павел все еще продолжал тосковать и до последнего момента не терял надежды. Но, похоже, последнюю надежду на возможность вернуться домой он потерял вместе с Вадимом. Может быть, именно друг смог бы найти выход, смог бы обнаружить хоть ничтожный шанс на возвращение. И что же теперь? Ни того, ни другого. Ни друга, ни шанса…

Так рассуждал Павел, разглядывая изменившееся Уллино личико. А оно действительно изменилось. Исчезла болезненная бледность и худоба, она немного поправилась и оттого похорошела. Как говорили мужики: «есть на что приятно посмотреть». Ее до того прозрачные голубовато-водянистые глаза преобразились, наполнились нежно-синим цветом, а взгляд приобрел живость и даже некоторую игривость. И главное – она сняла траурный наряд. Ее густые светлые волосы больше не скрывал печальный платок, теперь они были заплетены в одну тугую и длинную косу. Его взгляд самопроизвольно спустился ниже. Синее платье с вышивкой удивительно шло ей и категорически гармонировало с глазами.

– Ну вот, все, – произнесла Улла, закончив с повязкой.

Баар опомнился и оторвал взгляд от ее груди.

– Что?

– Все, готово.

– Ага, – он бегло осмотрел повязку, – хорошо.

Она хотела встать, но Баар удержал ее, взяв за руку.

– Подожди, – почти смущенно попросил глава рода, – я хотел спросить…

– Что?

– Как там маленький Пекки?

Она с интересом посмотрела на него, улыбнулась.

– Хорошо, уже стал держать головку.

– Действительно хорошо, – поддакнул Баар.

– Я пойду…

– Нет, не уходи, – попросил он, – посиди со мной.

Улла покорно опустилась на скамью.

– Я хотел узнать – где твои родители? Я вообще хоть что-то хочу знать о тебе. Мы скоро станем мужем и женой, а я совсем ничего не знаю о твоей семье.

Улыбка сошла с ее лица, и она печально посмотрела прямо ему в глаза.

– Пекки – это вся моя семья…

Баар понимающе качнул головой, – мол, понял, извини, сморозил глупость; ее муж Митта был убит на его глазах, а тесть Конди пал в битве с викингами почти два месяца тому назад.

– А твои мать и отец? – осторожно спросил Баар.

– Они и еще сестра… они погибли за день до вашего прихода…

«Сгоревшая на берегу деревня», – догадался Баар. Улла приложила ладонь ко лбу, закрыв рукой глаза, и разрыдалась. Баар наклонился к ней, приобнял и привлек к себе. Девушка продолжала рыдать, уткнувшись в его плечо.

Он дал ей выреветься, затем медленно, за плечи отодвинул от себя и заглянул в ее нежно-синие глаза. «Так, внимание, – мысленно сказал себе Баар, – целую!» Он склонился к ней и осторожно, почти пугливо, коснулся ее губ…

* * *

Баар решил лично присутствовать на похоронах двоих вепсов, что погибли при его освобождении. Отдать им последнюю дань уважения – это все, что он на первых порах мог сделать. Баар уже четко поставил себе задачу, что при случае обязательно наградит семьи погибших, вот только еще не решил, как. Он пока вообще не знал, как это делается у вепсов. «Надо спросить нойду Капса, может, что подскажет», – твердо решил Баар.

Он вышел из дома как раз в тот момент, когда тела погибших проносили мимо. Похоронную процессию возглавлял сам нойда Капс. Он шел гордо, со своим неизменным посохом, который венчала фигурка вздыбленного медведя. Нойда шел с таким видом, будто это и не похороны вовсе, а проводы гостей. Рядом с ним следовал пожилой мужчина, который нес на рушнике каравай хлеба. Чуть позади приплясывал мужик в звериной шкуре с бубном. Этот с бубном уже неоднократно попадался Баару на глаза, еще с их первого появления в Каргийоки, но он так и не сумел установить его положение в роду. «Наверное, помощник нойды, штатный музыкант», – подумал глава рода.