* * *

По суше глубинные районы Соединенных Штатов во времена появления холеры были практически недосягаемы. Большинство дорог представляли собой трудно проезжаемые просеки через дикие леса и болота, где вязкая грязь и поваленные деревья могли задержать конные экипажи и повозки на недели. Чтобы перевезти товар на несколько десятков миль в глубь страны по суше, денег и времени уходило не меньше, чем на переправку его через океан в Англию{105}.

Суда, наоборот, ходили быстро и регулярно. Благодаря недавно появившимся пароходам пассажиры могли перемещаться вверх и вниз по естественным водным путям – таким, например, как трехсотмильный Гудзон, текущий от хребта Адирондак в Нью-Йорк, и Миссисипи, несущая свои воды через 2000 миль из северной Миннесоты в Мексиканский залив.

Однако до середины первого десятилетия XIX века неразрывная цепь Аппалачей, протянувшаяся через восточную часть страны, гигантской стеной отрезала речное сообщение по Миссисипи и Великим озерам от международного океанского – трансатлантического и гудзонского{106}. Холера и другие передающиеся через воду патогены, добравшись до берегов Америки, не могли продвинуться дальше на запад водным путем.

Положение дел изменилось после открытия в 1825 году канала Эри, повенчавшего соленые воды Атлантики с пресноводной сетью внутренних рек. Канал прошел прямо через Аппалачи, соединив в Буффало реку Гудзон с отстоящим более чем на 300 миль озером Эри. Это чудо инженерной мысли, обошедшееся в астрономическую по тем временам сумму 7 млн долларов (около 130 млрд в пересчете на доллары 2010 года), Натаниэль Готорн назвал «водным трактом, несущим бурный поток грузов из прежде не сообщавшихся между собой земель». Снизив расходы на перевозки между внутренними частями страны и побережьем на 95 %, канал изменил экономику своего южного порта – Нью-Йорка. Благодаря каналу Нью-Йорку удалось затмить своих соперников – Филадельфию, Бостон и Чарльстон, став «городом вереницы кораблей, протянувшейся вдоль обоих берегов на значительное расстояние, и леса мачт, которым мало кто из других городов мог похвастаться», как выразился один из побывавших там{107}.

Но, резко взвинтив объемы перевозок, эта водная артерия дала возможность микробным патогенам со всех концов света просочиться в дальние уголки Америки. На церемонии открытия канала высокопоставленные лица вылили в бурную Нью-Йоркскую гавань по бутылке воды из тринадцати величайших рек мира – Ганга, Нила, Темзы, Сены, Амазонки и др., а также бочонок воды из самого канала. Они праздновали новую эру судоходного сообщения, однако на самом деле эта церемония знаменовала, скорее, начало эры передающихся через воду патогенов{108}.

Движение по каналу было интенсивным. Баржи, ежедневно причаливавшие даже к самым крохотным поселкам, ходили весь день и всю ночь. 30 000 человек, вместе с семьями живших по берегам, чтобы обеспечивать круглосуточную работу канала, трудились на 83 шлюзах и акведуках, управляли лошадьми и мулами, буксировавшими суда. К 1832 году вниз по застойному мелководью канала Эри было переправлено 0,5 млн баррелей муки и более 100 000 бушелей пшеницы – не говоря уже о 36 млн футов леса только за тот год. Канальные суда, доверху нагруженные лесом и битком набитые пассажирами, иногда вынуждены были простаивать в очереди к шлюзу до тридцати шести часов.

Вместе с зерном и чаем за Аппалачи хлынула волна иммигрантов. Сойдя со шхун, пересекших Атлантику, они плыли дальше по каналу, а потом пересаживались на другие суда, чтобы продолжить путь по воде на запад, увлекая за собой холеру{109}.

* * *

Весной 1832 года в морские порты восточного побережья Северной Америки хлынули десятки тысяч иммигрантов из охваченной холерой Европы. Первые вспышки болезни возникли в Монреале и Квебеке, на северо-восточной кромке паутины рек и каналов, раскинувшейся по Северной Америке. За одиннадцать жутких дней от холеры в этих двух канадских городах погибли 3000 человек, обнаружились очаги и в соседних селениях вдоль канала. Проникнув в систему Эри, холера обеспечила себе бесплатный билет в остальную часть континента. Войска из Нью-Йорка двигались на запад сражаться с индейским воином Черным Ястребом за спорные территории Иллинойса – холера следовала за ними по пятам. Она косила солдат десятками на речных судах, и заболевших ссаживали на берег, что приводило к возникновению новых очагов. Другие в панике дезертировали. Один из проезжавших видел шесть заболевших дезертиров на дороге между Детройтом и фортом Грэтиот (Мичиган) на южной оконечности озера Гурон. Труп седьмого доедали кабаны. «Некоторые умирали в лесах, доставаясь на растерзание волкам, – пишет исследователь истории холеры Дж. Чеймберс. – Другие падали в полях и вдоль дорог, но их никто не трогал. Выжившие, отставшие от своих, брели с заплечными котомками не зная куда, от них шарахались, как от прокаженных». Из всего личного состава больше половины погибло или дезертировало, «не сделав ни единого выстрела».

Ниже по течению из Нью-Йорка бежали более 70 000 жителей, напуганные известиями о холере{110}. Сегодня от эпохи великих каналов, начавшейся с канала Эри, осталось одно воспоминание. Об упадке свидетельствует, в частности, состояние канала Чесапик – Огайо в Мэриленде: водная артерия, по которой возили уголь из Аллеганских гор с 1831 по 1924 год, сейчас используется в основном как зона отдыха. Длинное русло обмелело почти на всем протяжении, а старые дома шлюзовщиков, где те когда-то жили с семьями, обветшали и разрушились. Остались только каменные фундаменты и водяные насосы, скрытые зарослями низкорослой азимины[5]. Уличные туалеты, расположенные в нескольких метрах от домов, заменены мобильными голубыми кабинками для велосипедистов в яркой синтетической экипировке, со свистом проносящихся по пешеходной дорожке на берегу канала, по которой раньше шли мулы и лошади, тащившие лодки. Канал превратился в прежнюю дикую, мелкую и несудоходную речку, пригодную лишь для каякеров, байдарочников и местной ребятни, которой все равно, где купаться жарким летом, набегавшись в лесу{111}.