Однако я нередко упоминал о наркотиках; помимо прочего, о том, что битлы принимали ЛСД, — в 1968 году это было очень дерзко, хотя я и писал в прошедшем времени, а порой отмечал, что теперь они, конечно, траву не курят, хотя истина, на мой взгляд, лезла из всех щелей.

Отклика я добивался некоторое время — чтение книг им всем давалось с трудом. Потом, к моему облегчению, все четверо сообщили, что возражений у них нет и ничего вычеркивать не надо. Кажется, Пол нашел несколько ничтожных фактических ошибок, где-то я неверно написал имена, теперь я уже не помню деталей.

Позвонил и серьезно прокомментировал книгу только Джордж. Он хотел, чтобы про индуизм в книге было больше, считал, что я не принимаю всерьез ни его, ни его философию, и просил кое-что объяснить внятнее. Я выполнил его просьбу, стараясь особо не раздувать объем.

Я вздохнул с облегчением, мой агент начал готовить книгу для издания в Америке, и тут пришло письмо от Джона. Он просил изъять свое уничижительное замечание о муже Джулии, валлийце, от которого она родила двух дочерей, Джеки и Джулию, сводных сестер Джона. Он беспокоился, что в будущем им предстоит столкнуться со «злобным миром».

А еще он попросил дать книгу Мими. Мими УЖАС как психует, сказал он. Вот тут я встревожился не на шутку. Я без проблем разобрался с поправками Джона — сущий пустяк, — но не хотел возиться с родителями.

Я послал рукопись Мими, и та впала в истерику. Когда книга вернулась ко мне, почти каждый абзац о детстве Джона был перечеркнут или исправлен. На полях, рядом с цитатами из Джона, красовались ее пометки: «Глупость» или «Никогда!».

Она отрицала множество детских воспоминаний Джона, особенно если они не совпадали с ее воспоминаниями о тех же людях или событиях. Ее возмущало его сквернословие — она уверяла, что в детстве Джон никогда не ругался, — и она не желала, чтобы в книгу попали истории о том, как он воровал.

Порой ее комментарии на полях были весьма остроумны. Я привел рассказ Джона о том, как он овладевал гитарой тайком от Мими, а она выгоняла его играть на застекленной веранде. Над этой строкой Мими приписала: «Ах, какая гадкая женщина». В другой раз она поведала на полях о том, как Джулия и ее новый муж в действительности относились к Джону, но попросила меня не вставлять историю в книгу — Джону об этом никогда не говорили.

Она также добавила несколько полезных уточнений о том дне, когда Джон познакомился с Полом, о ярмарке прихода Вултон, где Джон впервые оделся тедди-боем.

«Я тогда в первый раз увидела, как он играет с другими, — написала Мими. — Это было как взрыв и контузия. Я и не знала, что он там будет. Пришлось наконец понять, что я зря с ним воюю и шансов у меня нет. И даже после этого я не сдавалась. Какая бессмысленная трата жизни и, что важнее, здоровья».

Я понимал желание защитить дочерей Джулии — в 1968 году обе они были подростками, а Джон и впрямь очень желчно отозвался об их отце, поэтому на эти его поправки я согласился. Но вот попытки Мими цензурировать рассказы Джона я считал до крайности несправедливыми.

Большинство детских воспоминаний ненадежны. Интересно ведь то, что именно люди предпочитают помнить. И вообще, у кого память лучше: у Мими или у Джона? Джону вся эта история уже осточертела, он требовал, чтобы я договорился с Мими любой ценой, поэтому я поехал в Борнмут, и там строка за строкой мы разобрали все спорные абзацы. Кое-какие ругательства и самые дикие фрагменты его историй я выкинул, и Мими в конце концов угомонилась.

Вы заметите, что первая глава довольно неубедительно и внезапно обрывается предложением: «Джон был счастлив, как птичка, с утра до вечера». На этом настояла Мими. Я поддался, пошел на компромисс, чтобы сохранить большинство остальных историй Джона. Она сочла, что эта фраза их смягчит. Такова была правда о детстве Джона в ее понимании. Я тоже остался плюс-минус доволен: в книге сохранилась и другая правда, так что читатель может сделать выводы самостоятельно.

Книга вышла и получила похвалы критиков по обе стороны Атлантического океана и в Японии как «откровенная» биография — ее даже называли «самой честной авторизованной биографией в истории». Детали опустим. Конечно, это было очень давно, и с тех пор много чего случилось. Я расстроился, когда спустя несколько лет Джон в интервью назвал мою книгу «бредом собачьим». В то время он вбил себе в голову, что весь имидж «Битлз» был насквозь фальшивым. На самом деле Джон от меня требовал лишь мелких поправок — кое-что для себя и кое-что для Мими.

Потом начались проблемы с подручными из «Эппл», которые посчитали своей святой обязанностью вмешаться и добиться других изменений в тексте — например, где речь шла о наркотиках. «Битлз» уехали в Индию, уже дав согласие на публикацию. А их помощники, оставленные в конторе за главных, требовали новых поправок.

В целом мне удалось положить их на лопатки, хотя я провел несколько мучительных недель, добиваясь всех нужных санкций и собирая все розданные, а потом исправленные копии, которые где-то ходили по рукам. «Битлз» читали свои копии, а потом оставляли их дома, или на Эбби-роуд, или в офисе «Эппл», и теперь каждому не терпелось узнать, написано ли про него в книжке. Джон в том своем письме еще упомянул: мол, «Дот услышала что-то про себя от Маргарет». Дот была тогда экономкой Джона, и о ней в книге упоминалось раз или два. Кто такая Маргарет, я, хоть убей, вообще не помню.

Не хотелось бы еще раз пройти этот ад, но самое трудное было впереди. Я совсем забыл, что контракт от имени битлов подписывал Брайан Эпстайн. А поскольку он уже умер, семья Эпстайн потребовала показать ей рукопись. Юридически наследницей была мать Брайана. То есть, говоря строго, за последнюю чистку оказалась в ответе миссис Куини Эпстайн, пожилая леди, которая ничегошеньки не знала о мире поп-музыки и, что хуже, о тайной жизни Брайана.

Сами понимаете, что она пережила, прочтя о том, что Брайан был гомосексуалом. Она все отрицала. Она считала, это неправда. Мне требовалось ее согласие. Мы уже продали права на публикацию в Америку и другие страны, и покупатели, естественно, хотели, чтобы все было законно.

Клайв Эпстайн, брат Брайана, мне помогал, но и расстраивать мать ему не хотелось. Ее возлюбленный сын недавно отошел в мир иной, и все сочли, что бестактно углубляться в омерзительные подробности последних лет его жизни. Я и так-то писал об этом мало, а в итоге меня заставили обойти его сексуальную жизнь молчанием, но, по-моему, мне все же удалось прояснить этот вопрос в конце главы 15, где я написал, что у него была только одна подружка, а дальше поведал о его неудачных романах. И еще я прямо назвал его геем. В те дни в Англии слово было малоупотребимо, но этого хватило, чтобы люди узнали правду.

Гомосексуальность Брайана — это вообще важно? Мне было жаль ее маскировать — Брайан сам разрешил мне писать об этом, а впоследствии этот факт был обнародован. У большинства людей сексуальность не имеет отношения к работе, хотя в наши дни многие — во всяком случае, в художественной среде и в шоу-бизнесе — не особо скрываются. Но в случае Брайана это играло роль и многое проясняло в его жизни, его смерти и в зарождении его интереса к «Битлз».