Миша вынул бинокль и обозрел горизонт в надежде увидеть подкрепление, но вдалеке было пусто. Алексей подполз ближе и спросил:

— Нету?

— Нет. — Сержант покачал головой. — Не продержимся…

Малая Вишера оказалась довольно сильным бастионом, тысяча его защитников дралась за свою землю насмерть. В конце концов пришлось применить тяжелую артиллерию. Когда бронепоезд все-таки смог зайти на станцию, перед наступавшими предстала страшная картина тотального уничтожения. Шесть стареньких Т-72 горели перед выездом на перрон, среди развалин укреплений едва ли не грудами лежали трупы — защитников вперемешку с атакующими, от пулеметных гнезд осталось бетонное крошево и перекрученное железо установок. Несколько десятков метров железнодорожного полотна было раскурочено снарядами.

Что сохранилось от станции, так это ее название на чудом уцелевшем фасаде вокзала.

Едва бронепоезд дошел до разбитой колеи, как наша сотня была выброшена на зачистку.

Металлические двери открылись, и десятки бойцов вырвались на то, что осталось от перрона. Казаки при поддержке выживших чистильщиков должны были зачищать здание вокзала. Мельком я увидел, что разрушенные пути облепили черно-белые бойцы из спецкоманды. Задержка при восстановлении пути для нас чревата большими неприятностями: разведка уже доложила о приближении к Чудову около сотни единиц новгородской бронетехники. Теперь все зависело от того, за сколько времени будет восстановлена дорога. Из восьми дрезин прикрытия в строю осталось всего четыре, если мы не успеем взять Чудово и замкнуть кольцо, шансы у нас будут весьма невелики. Надеяться на помощь союзников почти бессмысленно: в районе Новгорода идут жестокие бои, им и так сейчас тяжело. А северные не вмешаются, пока не будут уверены в полной победе над автономами.

Сотня не успела развернуться по всей территории станции, как автономы преподнесли нам тяжелый сюрприз. Раздался громкий хлопок гранаты, и сразу затрещали автоматы и застучали два пулемета. Это выжившие защитники, укрывшись за фасадом вокзала, решили дать последний бой. Оказавшимся на открытом пространстве десантникам круто не повезло: они попали под первый удар, добрая треть сотни в ловушке, и никто из них не выжил из-за этой засады. Ее, конечно, уничтожили, отчаянных защитников наши бойцы забросали гранатами, а затем добили оставшихся в живых, но новгородцы все же взяли последнюю жертву. Однако мы понимали, что главное испытание ждет нас впереди. Времени достойно хоронить убитых не было. Проклятая братоубийственная война продолжалась, и, когда я помогал одному из санитаров грузить раненого в медвагон, до меня вдруг дошло, что этого нам не простят никогда. И никто.

По пути в свой вагон я увидел Дэна: тот медленно шел по платформе и водил вокруг себя ошалелым взглядом. Шлем был снят, бронежилет расстегнут, а автомат он держал за ремень, волоча его по бетону. Я бросился к нему, схватил за руку и потащил в вагон. Денис, молча и не меняя выражения лица, с нечеловеческой силой оттолкнул меня и прошипел чужим голосом:

— Что же мы наделали?! Они же такие же… пацаны молодые…

— Дэн! — Я снова взял его за руку. — Пойдем! Это бывает, но скоро пройдет! Это был наш долг!

— Я не понимаю… — Денис по-прежнему безумным взглядом водил вокруг. — Я сам лично одного… ему лет двадцать, а я… а ты… Да мы все прокляты…

К нам подошел санитар с красным крестом на груди, шепотом произнес:

— Это уже не первый, помоги мне, казак. Главное, удержи, а я укол сделаю. Он не первый съехавший.

Денис стоял с закрытыми глазами и что-то нашептывал. Когда мы с санитаром взяли его за руки, он вырвался и помчался куда-то за развалины. Я на секунду опешил, затем рванул за сумасшедшим. Денис развил совершенно невероятную скорость. В нем, наверное, дремлет великий бегун, как-то не ко времени подумалось мне. В полном снаряжении обезумевший друг несся так, словно ничто не стесняло его движений; он легко преодолевал все препятствия и, похоже, не собирался останавливаться. Я искренне надеялся, что он быстро устанет и я смогу его отвести к санитарам, но Дэн только прибавлял. И где он наловчился так гонять?!

Прикрепленная на бронике рация вдруг зашепелявила голосом сотника:

— Ермолаев, ответь! Ермолаев!

Я вслед за Дэном перемахнул через небольшую оградку и ускорился до предела. От друга меня отделяло уже не больше двадцати метров, я должен был его догнать. Единственное, что сейчас его спасало от выстрела снайпера на вышке в спину, который наверняка посчитал бы бегущего Дэна за дезертира, так это то, что перед отправкой поезда все смотрящие были сняты. Суматоха и скорая отправка сыграли Дэну на руку. Да и мне тоже: на лычки бы смотреть не стали, да и зачем? Зарядили бы пулю в середину позвоночника, и дело с концом.

Рация тем временем продолжала надрываться:

— Вахмистр Ермолаев! Вахмистр!

Но Дэна я бросить не мог. Как мне показалось, я почти догнал его, еще метров десять-пятнадцать, и можно бить. Другого выхода я не видел.

Рация все еще продолжала рычать:

— Ермолаев! Ермолаев!

Я сделал еще рывок и сразу же остановился. Когда я поднял глаза на спину убегающего друга, то понял, что он обречен. Впереди было минное поле — меня остановила случайно попавшая на глаза надпись-предупреждение. Дэну до него оставалось буквально несколько шагов, но, судя по всему, такая мелочь, как мины, его не сильно волновала. Говорят, что в такие моменты мозг работает на полную катушку, все ресурсы активизируются, и человек в состоянии сделать невозможное. Не знаю по поводу ресурсов и невозможного, но, когда я понял, что сейчас его просто не станет, руки действовали сами. Я вскинул автомат и выстрелил бегущему Дэну в ноги — он вскрикнул и свалился в траву. Я опустил оружие и глубоко вздохнул. Так отвратительно мне никогда еще не было; измотанный сумасшедшим спринтом погони, я просто упал на траву и пытался отдышаться.

За спиной раздался громкий гудок и треск выстрелов. Этот ритуал совершался после каждой побежденной станции. Перед отправкой к следующей.

Я поднялся на ноги и увидел примерно в километре от нас медленно отходящий поезд. Отлично, теперь я еще и дезертир. На территории Новгородской автономии. Класс! Стою на границе минного поля. На котором сейчас мой друг. Которого я подстрелил. Надеюсь, в ногу попал, а не во что-нибудь другое…

От минного поля послышался стон, и я в два прыжка преодолел расстояние до друга. Дэн неподвижно лежал ничком на земле. Живой, мать твою?! Дэн поворочался, перевернулся на спину, его взгляд уткнулся в меня, и я не усмотрел в нем былой ошалелости. В глазах друга отражалась смесь боли и непонимания:

— Что случилось? Андрей, я помираю?

— Не надейся! — Я разрезал ножом потемневшую от крови ткань серого камуфляжа и осмотрел рану. — То, что ты дурак, я знаю, а вот то, что еще и псих, наблюдать не доводилось. Рана у тебя пустяковая; я не врач, но пуля в ногу не попала, царапнула только по касательной.