Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Aouet bis а rè?
Мария искоса смотрит на сестру. Ей тоже кажется, что Бернадетта в чем-то изменилась: она такая уверенная, целеустремленная и выглядит старше, чем полчаса назад. В ее круглом детском лице появилось даже что-то властное.
– Ты сама что-нибудь здесь видела? – спрашивает младшая сестра.
Жадные глаза Абади загораются любопытством.
– Был кто-нибудь в гроте?
– Labets, а rè, – обрывает разговор Бернадетта. Это означает: «Нет, никого не было».
Бернадетта усаживается на землю и быстро натягивает чулки. Затем одним рывком вскидывает себе на голову самую большую вязанку: именно так здешние женщины привыкли носить поклажу. Две другие девочки поднимают свои вязанки с величайшим трудом.
– Обратно пойдем через гору, это самый короткий путь! – решительно говорит Бернадетта.
Жанна Абади соглашается:
– Ни за что на свете не полезу больше в ледяную воду!
– Там очень крутой подъем и спуск, – опасливо замечает Мария.
Но Бернадетта не обращает внимания на ее слова. Большими шагами она уже спешит вверх по каменистой осыпи, не оглядываясь ни на грот, ни на нишу. В нескольких метрах от грота Массабьель начинается еле заметная тропа, карабкающаяся вверх на самый гребень Трущобной горы и спускающаяся неподалеку от Старого моста. Бернадетта идет впереди. За ней на некотором расстоянии следует Жанна. Мария тащится последней. Девочки не разговаривают, так как груз у каждой тяжел, а тропинка не только круто забирает вверх, но порой приближается к самому краю обрыва. Особенно опасен обрывистый участок пути перед вершиной. Здесь надо преодолеть вертикальную расщелину, а под ногами голая скала, вымытая дождями. Деревянные башмаки отчаянно скользят, они не самая удобная обувь для хождения по горам.
– О господи, дальше я не пойду! – задыхаясь говорит Мария перед последним подъемом.
Бернадетта, которая уже взобралась на гору, сбрасывает свою вязанку и спускается на помощь сестре. Не говоря ни слова, она перекладывает на себя ее ношу и упругим шагом вновь взбегает на вершину.
– Эй, что это значит? – удивленно восклицает Мария. – Я же сильнее тебя…
Жанна Абади хохочет, сгибаясь под своей вязанкой:
– Она вдруг превратилась в дюжего капрала из Немурской казармы, а до этого боялась замочить ножки в холодной водичке…
– Куда ты так мчишься, ослица? – сердито осаживает Мария сестру. – Потом будешь задыхаться всю ночь…
Бернадетта не отвечает. Она и думать забыла о своей «атме». Она борется с собой. Ее душа жаждет говорить о даме. Она подобна влюбленной, которая изнывает, потому что обстоятельства вынуждают ее молчать о своей любви. В глубине сердца она знает, что, если только поддастся искушению и откроет рот, это будет иметь непредсказуемые последствия. «Я ничего не скажу, я ничего не скажу», – шепотом убеждает она саму себя.
– Что ты там бормочешь себе под нос? – спрашивает Абади.
Бернадетта внезапно останавливается и, не дыша, замирает.
– Я хочу вам что-то рассказать, – произносит она затем. – Но вы должны поклясться, что не выдадите меня… Мама уж точно не должна об этом знать, она меня просто побьет… Мария, поклянись, что не скажешь дома ни словечка!
– Клянусь! Ты ведь знаешь, я умею держать язык за зубами.
– А Жанна сегодня пожелала, чтобы меня забрал черт. Жанна, ты правда этого хочешь?
– Дуреха, это же просто так говорится, никто всерьез об этом не думает. Ну давай, выкладывай!
– Нет, сперва поклянись, что ничего не скажешь ни у нас дома, ни у себя дома, ни в школе…
– Даю честное слово. Но клясться, нет, клясться я не буду. Клясться ни с того ни с сего – это грех. Ты хочешь ввести меня во грех именно сейчас, за несколько месяцев до первого причастия? Ладно! Рассказывай, что было в гроте?
– Я видела даму во всем белом, с голубым поясом, и на каждой ноге золотая роза…
Она восторженно вслушивается в собственные слова, которые, при всей их бедности, должны вместить непостижимое. А сердце у нее колотится и прямо выпрыгивает из груди. Мария приходит от ее слов в ярость. Она швыряет свою вязанку на землю:
– Эй, ты, я тебя хорошо знаю! Ты хочешь нас напугать, сейчас, когда уже темнеет, а мы все еще в лесу. Но меня ты своей дурацкой дамой в белом не напугаешь…
Выдернув из вязанки ореховый прут, она несколько раз ударяет Бернадетту по рукам. Но та как будто ничего не чувствует.
– Почему ты ее бьешь? – задумчиво говорит Жанна Абади. – Может, там и в самом деле была дама…
– Да, была, и я хотела перекреститься, но не смогла, а потом у меня получился такой же крест, как у дамы…
Бернадетта вдруг обрывает себя и быстро уходит вперед. Ни на один из настырных вопросов Жанны Абади она больше не отвечает. Спустившись по восточному склону Трущобной горы к тому месту, откуда видна большая лесопилка Лафита, Бернадетта бросается на траву.
– Я так ужасно устала… – говорит она подошедшим Марии и Жанне. – Отдохнем!
Она прижимается лицом к холодной сырой земле. Пусть наконец она подхватит эту проклятую простуду, пусть будет насморк, кашель, боль в горле, удушье! Ей все равно. Она почти желает заболеть. Обе девочки садятся рядом с ней на землю и удивленно смотрят на ее пылающее возбужденное лицо. После небольшой паузы она выкрикивает:
– Держите меня крепче! Мне так хочется назад, в Массабьель…
– Ты, верно, думаешь, что твоя дама ждет тебя там не дождется, – подмигивает Жанна.
– Я это знаю, – отвечает Бернадетта.
Глава девятая
Мадам Субиру выходит из себя
Этот день, одиннадцатое февраля, выдался нелегким для Луизы Субиру. Более часа ей пришлось пробыть у соседки, Круазин Бугугорт. Снова все то же. Непонятно, как только Небеса не сжалятся над несчастным ребенком! Что ни делай, не жилец он на этом свете. Конечно, этот двухлетний крошка – единственный сын Круазин Бугугорт, и она, как все несчастные матери, панически боится его смерти, вместо того чтобы спокойно принять ее, покорившись Господней воле. Ведь маленький Бугугорт никогда не встанет на ножки. Ножки у него не толще большого пальца мужчины и к тому же кривые. Каждые три-четыре недели у него бывают такие ужасные судороги, как сегодня. Причина в головном мозге, от него и судороги. Несчастный малютка задирает коленки чуть не до подбородка, глаза у него закатываются, и он теряет сознание.
Луиза Субиру, как все сестры Кастеро (более всех старшая, премудрая Бернарда), имеет репутацию опытной целительницы. Не только мадам Бугугорт, но и другие женщины с улицы Пти-Фоссе в случае нужды призывают ее на помощь. Неопытная и болезненная Круазин вообще не может без