Однако княгине Турице закрыть рот было куда сложнее, чем сотнику. И она не замедлила обрушить свой гнев на склоненную голову Баяна. По большому счету гнев дочери альва Эльмира был справедлив. Кудесник жил в Сколотии, рядом с князем Авсенем и княгиней Ладой и должен был глаз не спускать с хитроумной ведьмы, обиженной на весь белый свет. Возможно, он полагал, что ненависть Лады к Волоху распространяется и на его отца Коломана, но, видимо, ошибся. Чтобы отомстить обидчику и свершить кровную месть, княгиня готова была броситься в объятия самого Вия, а не только Слепого Бера.

– Я знал, что Лада колдунья, но недооценил ее силу, – признал свою ошибку Баян. – Хотел бы я знать, из какого источника она ее почерпнула. Не мог я не увидеть ворона, Турица. Не мог! Напустить морок на рахмана способна только Виева дива, да и то не каждая.

– Так, может, она ею стала, – понизила голос почти до шепота Турица. – Об этом ты не подумал, Баян?

– Время покажет, – глухо отозвался кудесник. – Ничего еще не потеряно, Турица. И наше с Коломаном противоборство еще не завершилось. Ермень ушел вместе с Яртуром?

– Да, Баян, – кивнула княгиня. – Хотя мне пришлось приложить немало усилий, чтобы уговорить его. Ермень слишком робок для сына рахмана.

– Ну что ж, я попробую с ним связаться и предупрежу его, чтобы он держался настороже.

– Я тоже приму меры, Баян, – мягко улыбнулась Турица. – Среди спутников Яртура есть человек, душу которого я держу на коротком поводке.

– Я никогда не сомневался в твоих способностях, княгиня, – ласково улыбнулся хозяйке гость. – И да помогут нам боги в нашем трудном начинании.

Путь до Рипейских гор был долог и труден. Настолько труден, что мог отбить охоту у всякого, кто по легкомыслию или в силу крайней необходимости решался на отчаянное предприятие. А такие люди находились всегда и во все времена. И это их костями были усыпаны все тропы, ведущие в колдовские пределы. Кто-то искал золото, кто-то власти, а кто-то вечного блаженства. Ибо именно здесь, в Рипейских горах, начинался путь в таинственное Беловодье, страну богов и героев, страну молочных рек и кисельных берегов. Увы, путь в Беловодье открывался далеко не каждому, многие находили смерть от голода и холода. Другим везло куда меньше, и они становились добычей нечисти, нашедшей себе приют у подножия Рипейских гор. А самые невезучие становились частью Навьего мира, слугами всесильного владыки подземного царства Вия, самого жуткого воплощения бога Велеса.

– Но ведь Слепой Бер сумел избежать страшной участи, – возразил Ерменю Бекас. – Он прошел по Калиновому мосту и вернулся обратно, в наш мир.

– Между миром Яви и Нави нет четкой границы, мечник, – покачал головой биармец. – Бывали времена, когда Навий мир захватывал едва ли не все земли, заселенные людьми, и только с помощью богов навий удавалось изгнать из наших пределов, ослабив силу их повелителя.

– А убить Вия можно? – спросил Хмара.

– Нет, мечник, – горько усмехнулся Ермень. – Законы всех миров – Яви, Прави и Нави – установил на веки вечные сам Создатель, бог Род, и изменить их никому не под силу, ни людям, ни богам. Нельзя убить Вия, но можно уничтожить его земное воплощение.

– Ты имеешь в виду Слепого Бера? – нахмурился Яртур.

– Да, княжич, – подтвердил Ермень. – Рахман Коломан променял свою душу на колдовскую силу, равной которой нет на земле. Он способен изменить лик нашего мира по своему хотению, если его не остановить в начале пути.

Нельзя сказать, что Яртур не верил биармцу. Слова боярина Ерменя не расходились с тем, что он уже слышал от других. От кудесника Баяна, от князя Авсеня, от князя Волоха и от княгини Турицы. Однако эти люди были кругом виноваты перед рахманом Коломаном, они лишили его зрения и власти, обвинив в преступлениях, которые он, возможно, не совершал. Во всяком случае, именно на это обстоятельство Яртуру неоднократно указывал Шемякич за время их долгого и трудного пути. К сожалению, и Шемякичу нельзя было верить до конца. Средь сколотов бытовали разные мнения по поводу вил и русалок, но большинство все-таки относило озерных и речных дев к Навьему миру. Однако находились и такие, которые считали вил порождением Лебяжьей страны, той самой, где княжичу довелось побывать совсем недавно. Яртур, успевший близко пообщаться и с вилой и с альвийкой, особенной разницы между ними не почувствовал. Но если озерная дева отдалась ему добровольно и с большой охотою, то альвийку он взял силой, причем не только своей, сколько бычьей.

– А зачем вилам наше семя? – обернулся Яртур с вопросом к Шемякичу, ехавшему на смирном и выносливом гнедом жеребце за ним следом.

– А от кого же им еще рожать, как не от людей? – ответил за зеленоглазого мечника Бекас. – Я слышал, что друды произошли именно от вил и русалок. Поэтому они с таким рвением стерегут озера и реки, не давая пришлым селиться в заповедных местах.

С друдами Яртуру не раз приходилось иметь дело. От людей они практически ничем не отличались. И не раз плечом к плечу сражались со сколотами против тех же дусеней. Говорили, правда, что друды оборотни, время от времени принимающие звериный вид. Впрочем, сколотских девушек подобные разговоры, похоже, не слишком смущали, и они не раз приносили в подоле здоровое потомство от статных и пригожих молодцов. Правдой среди всех этих сплетен о друдах было только то, что среди людей они не селились, предпочитая городам и весям непроходимые леса. Кто делает им доспехи и кует мечи и секиры, никто не знал. Кивали на гмуров. И возможно, неспроста. Ибо с гмурами друды жили душа в душу. Чего не скажешь про людей. С теми же сколотами друды иной раз цапались за лесные угодья. Что, в общем-то, понятно. Кому же захочется отдавать свое. Пораскинув мозгами, Яртур решил, что его семя, вброшенное в лоно вилы, даром не пропадет и рожденный озерной девой друд не уронит чести своего отца.

Волоты вывалились из-за деревьев внезапно и атаковали столь стремительно, что мечники не успели воспользоваться луками. Свирепые великаны умели маскироваться в лесных дебрях, надо отдать им должное. А сучковатые дубинки в их руках были страшным оружием. Не успел Яртур глазом моргнуть, как самый крупный из волотов, видимо вожак, одним ударом дубинки свалил на землю его заводного коня. Однако княжич в долгу не остался и ударом секиры отсек волоту правую руку. Свирепый великан взвыл от боли и попытался вцепиться в горло расторопного всадника клыками, но Яртур оказался проворнее. Огромная голова волота раскололась почти надвое, словно гнилой орех. Заросшее рыжей шерстью тело великана какое-то время раскачивалось из стороны в сторону, а потом рухнуло на лесную тропу под ноги Яртурова коня.

Потеряв вожака, волоты рассвирепели еще больше. Причем свою звериную ярость они обрушили не только на людей, но и на ни в чем не повинных коней. Четыре заводных жеребца были убиты в мгновение ока, загородив своими тушами лесную тропу и сузив тем самым мечникам пространство для маневров. Волотов было около десятка, но действовали они без всякого порядка, подчиняясь не столько разуму, сколько инстинкту. Яртур свалил ударом секиры еще одного волота и поспешил на помощь Бекасу, который с трудом отбивался сразу от трех великанов. Силы в лесных разбойниках было немеряно, зато ловкости и разворотливости им явно не хватало. Объединив усилия, Яртур с Бекасом без труда расправились со своими врагами. Их товарищи тоже не оплошали. Шемякич с Хмарой уложили четырех волотов, еще одного завалил Ермень, проявивший при этом завидную сноровку. Из чего Яртур заключил, что биармец человек бывалый и не раз уже имел дело с лесными великанами.