Лиза лежит на кровати и думает. Никому из подруг обо всем этом говорить не надо. Но Игорю надо сказать непременно! Он все равно увидит, что она что-то скрывает. Но сказать Игорю — это все равно что написать в суд. Он будет судить по всей строгости. Скажет: если твой отец сам сознался, значит, он действительно… это самое. Игорь скажет: вряд ли можно ожидать, что он мгновенно перекуется, как персонаж в пьесе. Он не перекуется, и тебе придется от него уйти. Если мы определеннее будем выражать свое отношение к подлым поступкам, то мы искореним их скорее и вернее, чем сделают это самые суровые юридические наказания…

Лиза вспоминает, что именно так говорил Игорь, когда в институте узнали о незаконном приеме двух студентов, которые провалились на экзамене.

Игорь. Она любит в нем все: смелость и милую, робкую нежность, худое загорелое лицо и пухлый рот. И брезгливость ко всякой подлости и темные брови вразлет. Если он скажет: «Лиза, отдай отцу все вещи, которые он тебе дарил, и уходи», — она послушается, потому что Игорь для нее — самое дорогое. Она бросит перед отцом шубку с воротником из куницы, тем более, что уже весна и можно уйти в демисезонном пальто. Пальто? По пятьдесят рублей метр, оно тоже стоило около двухсот рублей. И когда она надела его в первый раз, Игорь сказал:

— Ух, какая ты сегодня красивая!

Он любит красоту, значит, и душевное уродство он не простит, даже самое маленькое, незаметное для окружающих. Не простит! А потерять Игоря она не может…

Дверь тихонько открывается и, неуверенно балансируя на цыпочках, входит папа. Лиза прячет лицо в подушки. Он присаживается на край кровати.

— Лизок, а Лизок? Ну, что же нам теперь делать, дочурка моя единственная? Неужели у тебя подымется рука оттолкнуть своего старого папку?.. Ну, если подымется, значит, ты права. Ты умная, чистая, а над твоим папкой, увы, еще довлеют пережитки проклятого прошлого. Он бичует себя, проклинает, а нет-нет и сорвется. Так ведь разве для себя? Старому папке ничего не надо, он в своей жизни и коркой хлеба довольствовался, было время. А теперь папка хочет, чтобы его любимая доченька ни в чем не знала нужды. Нет, нет, это не оправдание, я знаю. Любовь не оправдание. Не жалей, дочка, бей своего несчастного отца, вот он склонил перед тобой повинную голову, вот он плачет…

Лиза слышит над собой всхлипывание и тяжелые вздохи, и ей вдруг становится жаль тихого семейного вечера, в который ворвались пугающие слова, беспокойные мысли.

Разве любовь не доводила людей до преступления? Доводила, почитать хоть Достоевского. А тут вдобавок еще чистая родительская любовь, а не какая-нибудь страстная, как в картине «Путь в высшее общество». И, наверно, можно как-нибудь так сговориться с папкой, чтобы потом не было стыдно перед Игорем.

— Папа…

Он хватает ее руку как милостыню, целует, капает на нее слезой.

— Доченька моя, был бы я академиком, каким-нибудь лауреатом, получил бы я сразу сумму — и вот тебе, Лизок, покупай, что твоей душеньке угодно! А ведь я не академик, но…

— Папа, но ведь не все же поголовно академики. Академиков очень мало, а все люди живут и не делают никаких таких поступков, за которые приходится краснеть.

— Краснеть — это бы еще ладно, — говорит папа. — Живут, доченька, конечно. Только они…

Из-за портьеры мама грозит пальцем. Это значит: не травмируй душу ребенка. Папа кивает головой: понятно.

— Живут, деточка. И мы будем жить. Да ведь если строго-то говорить, — он смеется тихо и добродушно, — я только один-единственный раз и позволил себе отклониться от моральных норм, как говорится, оступился… Ну, может быть, каких-нибудь два разика. И к тому же без посторонних свидетелей. Сам оступился, сам поднялся, сам иду дальше, вперед, соблюдая осторожность. И ведь я действительно выигрывал!

— Правда, папулька?

Ей очень хочется верить, что это правда. И не хочется рассказывать Игорю о том, что произошло у них в семье. Игорь может не поверить. Он докажет, как дважды два, что ее отец все врет. И тогда придется швырнуть на пол новое демисезонное пальто и уйти из дома в старом, не модном. А куда уйти? Игорь сам живет в общежитии. А она так мечтает, что пригласит его к себе, в свою уютную комнату с ковром во весь пол, с ореховым гарнитуром..

— Папуля, только ты обещай мне, что никогда, никогда…

— Ну, детка, что за разговор, раз я сказал, значит, все! Только уж если выиграю, я тут ни при чем. А я ведь страшно везучий. Прямо до смешного.

— Да, прямо до смешного, — уныло говорит мама и не смотрит в глаза Лизе.

Мало ли почему мама не смотрит в глаза. На это даже можно не обращать внимания. Тем более, что папа определенно сказал: было только два раза и больше никогда! Приятно любить всех — и папу и маму, а приятнее всего Игоря. Когда они поженятся, у них будет уговор; смело смотреть всем людям в глаза. Куда бы они вдвоем ни поехали после института, им везде будет хорошо. А чтобы было уютно и красиво даже в самой скромной квартирке, можно захватить с собой ореховую спальню, ковер, портьеры, сервиз. Мама с папой ни на что не поскупятся. А если Игорь спросит, откуда столько дорогих вещей, она повторит папины слова: папа несколько раз выигрывал. Вот и все… А если Игорь все-таки не поверит?

Она долго не может заснуть. Есть вещи, которые лучше не знать, а когда знаешь, то уже нельзя быть прежней…

Она засыпает и видит во сне папу с открытой коробочкой, из которой острым блеском сияет бриллиантовое кольцо. Ей давно хочется иметь такое кольцо. Но в это время откуда-то появляется Игорь, хмурит брови и непримиримо смотрит ей в лицо. Она тянется к Игорю и просыпается.

«Какая неразбериха бывает во сне», — думает Лиза и смотрит на часы: рано, можно еще поспать… Поворачивается на другой бок и натягивает на голову одеяло.

Наступает утро, солнце светит прямо в окно.

— Лизонька, открой глазки, пора просыпаться, — говорит мать. — Сейчас, мама.

Лиза вспоминает все вчерашнее и думает: милая, бесхитростная мама, она повторяет эти слова каждое утро — «открой глазки, проснись». И, конечно, в самом прямом смысле, безо всякого подтекста. Но, кажется, наступило такое утро, когда действительно надо проснуться. Очень трудно, но надо.