– А теперь тебе пора. Ни с кем об этом не говори, – она взяла меня за руку и вывела назад в лавку. Я упиралась и снова пыталась что-то спрашивать, но она непреклонно вытолкнула меня на улицу. Едва я оказалась за порогом, как дверь, а следом и прилавок закрыли изнутри и заперли на засов. Я несколько раз постучала, но внутри не слышалось никакого движения. Меня переполняли страх и чувство неопределенности. Я стала озираться в поисках Филиппа. Торговец духами тоже уже закрыл свою лавку, видимо, утратив желание продолжать перебранку.

Чья-то рука легла мне на плечо, и я в испуге обернулась. Передо мной стоял Филипп.

– Вот ты где, – с облегчением констатировал он. – Я тебя ищу. Куда ты пропала?

– Покупала кое-что, – я показала на стоявший рядом мешок.

– Дай понесу. – Подняв мешок, он закинул его за плечи. – Да там полно всякой всячины. Где ты так быстро все это достала?

– Вон в той лавке. Она только что была открыта.

– Правда? Странно. В последнее время я часто здесь прохожу, но она всегда наглухо заперта. Как и теперь.

Я открыла рот, чтобы все ему объяснить, но мне тут же вспомнилось предостережение Эсперанцы никому ничего не рассказывать.

– Не могу тебе этого сказать, – заявила я.

– Понимаю. Блокировка, да?

Я только кивнула. В животе громко урчало. От стресса. Он частенько действовал на меня как хорошее слабительное. Нужно было узнать у Эсперанцы, нет ли у нее туалета.

– Далеко еще до Гастона? – справилась я.

– Минут пятнадцать, не больше.

Четверть часа еще можно выдержать, если, конечно, не случится ничего непредвиденного. Гастон сразу же отведет меня к Себастьяно, и тогда все будет в ажуре. Рядом с Себастьяно я становилась достаточно стрессоустойчивой. А пока лучше всего было отвлечься на какую-нибудь захватывающую любовную историю.

– А что там, собственно, у Сесиль с этим надушенным камзолом? – спросила я по дороге. – Почему ты хочешь его убить? И почему они живут врозь? Или лучше так: почему она вообще вышла за него? Ведь наверняка не по любви, а?

Филипп презрительно фыркнул.

– Конечно, она вышла за этого кретина не по любви! Разве он похож на человека, которого можно полюбить?

– Ну, может, у него богатый внутренний мир.

– О да. Золотое сердце, – в его голосе слышалось раздражение.

– Значит, она вышла за него замуж из-за денег?

– Разумеется. Какая еще может быть причина у такой прекрасной и одаренной женщины сочетаться браком с таким мерзавцем, как Батист?

– Его зовут Батист? Судя по всему, они не нашли общего языка, да? Погоди, дай угадаю. Он оказался старым скрягой.

– Если бы только это! Он от нее такого требовал!

– Чего «такого»?

Филипп откашлялся.

– Ты живешь в отдаленном времени и наверняка превосходишь меня в знаниях, но ты еще совсем дитя. Я не могу говорить с тобой о таких вещах, – уши его покраснели, как помидоры.

– О, – теперь меня не на шутку разобрало любопытство. – Это я просто выгляжу так молодо. А на самом деле я уже взрослая. Ты спокойно можешь мне все рассказать. Я переживу.

– В присутствии порядочной юной дамы я не стану говорить о недостойном поведении этого извращенца, – решительно заявил он, и переубедить его мне бы не удалось.

– А развестись с ним она разве не может? – спросила я.

– Она наверняка так бы и поступила. К сожалению, без согласия церкви это совершенно исключено, а чтобы получить особое разрешение, нужно прилично раскошелиться. Но гораздо хуже то, что Батист превращает ее жизнь в ад. Он даже оговорил ее в инквизиции, назвав ведьмой.

– О господи, – оторопела я. Инквизиция – это же ужас во плоти. Там всем заправляли фанатики, действительно верившие во всякую белиберду вроде колдовства.

– До сих пор его заявления всерьез не принимали. Здесь, в Париже, все не так ужасно, как в провинции, где бедных людей то и дело пытают и сжигают якобы за союз с дьяволом. Но Батист не угомонится, потому что никак не может пережить, что Сесиль его бросила. Если она откажется вернуться, он и дальше будет ее порочить. Одно то, что она актриса, уже вызывает подозрения. В следующий раз он, чего доброго, сочинит, что она держит дома оккультные книги и занимается черной магией. И участь ее будет решена.

– А они у нее есть? Ну, оккультные книги?

– Не знаю. У нее так много книг. Она их постоянно покупает, все ей мало, – Филипп удрученно покачал головой: – Я сказал ей, чтобы уничтожила все, что может ей навредить, но она только смеется. Говорит, она, мол, вызывает подозрений в сто раз меньше, чем сам Батист, который по ночам у себя в дальней комнате порой такие зелья смешивает, что без сатаны здесь дело точно не обходится.

– Тут я с ней абсолютно согласна, – подтвердила я. – То, чем этот тип себя опрыскивает, дьявольски воняет. Это почти то же самое, что наносить себе телесные повреждения.

– И правда, – Филипп вздохнул. – Хотел бы я разделять уверенность Сесиль. Она говорит, что скоро станет очень знаменитой и популярной, и Батист больше не осмелится ее очернять.

– А может, так и будет. Может, ее ждет невероятный успех.

Филипп покачал головой.

– Она, безусловно, на верном пути. Таланта ей не занимать, и за последний год она свела знакомство со многими очень влиятельными людьми. Но она в некотором роде слишком беспечна, – Филипп снова вздохнул. – И, по-моему, она слишком много пьет.

– Люди искусства, они такие, – утешила его я.

В разговорах мы перешли через мост. На другом берегу Сены тоже сновало много людей, большинство из них были бедно одеты. Время от времени мимо проезжали кареты, в которых сидели разодетые в пух и прах дамы или господа в шляпах с перьями, а несколько раз нам пришлось посторониться, чтобы дать дорогу благородного вида всадникам.

Дома по большей части были в несколько этажей, с фахверковыми[6] фасадами, построенные в одну линию вплотную друг к другу. Между ними попадались, впрочем, и низкие, крытые соломой лачуги, расположенные по квадрату вокруг садов и огородов, как пережиток прошлого. По-сельски смотрелись кое-где пристроенные к домам сараи для лошадей и ослов и загоны для кур, гусей и коз, которых тут тоже разводили.

Вонь, соответственно, стояла невыносимая. Идущие со всех сторон запахи усиливала нараставшая жара. Едкий дым кухонных очагов, вылетавший наружу из дымовых труб и окон, смешивался с отвратительными испарениями отхожих мест и навозных куч. Жутко воняли и гниющие пищевые отходы, что местами валялись прямо у домов, облюбованные жирными мухами. Но в сущий кошмар вонь превратилась, когда мы проходили мимо какого-то обнесенного каменной стеной участка. Мне пришлось прижать к лицу край рукава, иначе меня бы точно вырвало. Филипп тоже заткнул нос платком и ускорил шаг.