доброе имя подруги, в вечный памятный огонь. Ей показалось, что из его искр она сумеет соорудить великолепный нимб для собственного отпрыска. Достаточно было объявить Эвелину Родионовну гениальным педагогом, ставшим жертвой несправедливых гонений, а Урманова – единственным из ее воспитанников, сумевшим в полной мере воспринять и усвоить традиции советской пианистической школы. После этого все почести, предназначавшиеся окруженной мученическим ореолом Пазевской, автоматически унаследует Мурад, как самым одаренный из ее учеников.

Азарханова справилась с поставленной задачей блестяще. На собрание в актовый зал училища она пригласила местную интеллигенцию, корреспондентов центральных газет, представителей горкома, обкома и профсоюзных организаций. Джамиля разразилась блистательным панегириком в адрес Пазевской, гневно обвинила в инсинуациях тех, кто писал на нее кляузы, а потом предупредила доносчиц, что впредь никто и никогда не будет рассматривать их жалобы. После сборища, закончившегося здравицей в честь умирающей, Миля пригласила клеветниц, заклейменных общественным мнением к себе в кабинет. Там она и сообщила перепуганным женщинам, затеявшим эту склоку под ее личным нажимом, об ожидающем их счастье: отныне их чада станут постигать тонкости пианизма в классе лучшего выпускника Эвелины Родионовны, а ныне студента Института Культуры, Урманова Мурада Исмаиловича. Умолчала Миля только об одной детали: ее отпрыск, использовав льготы, предоставляемые тем, кто отслужил в армии, поступил туда учиться по специальности «клубное дело», что к искусству игры на фортепиано не имело ни малейшего отношения.

А в это время насмерть перепуганная Таня плакала у постели бредившей матери, которая периодически разражалась тихим смехом, переходящим в горькие слезы. Эвелина горела, как в огне: шли четвертые сутки второго цикла ядотерапии по-тайски.

6

Отравленный мозг Эвелины проделывал с ней удивительные трюки – он складывал в пеструю, подчас совершенно нелепую мозаику ее впечатления от природы, произведений искусства, жизни. Все, что когда-то тревожило и восхищало, пугало и отталкивало ее тонко организованную, артистическую натуру, проходило перед ее глазами то в причудливо-пленительной, то в откровенно несуразной форме.

На этот раз Лина видела себя юной красавицей, гуляющей по прекрасному саду. Жаркий воздух был напоен запахами лавровых деревьев и цветущих магнолий. Под теплым ветерком тихо шелестели изумрудные листья эвкалиптов и едва покачивались ветви высоких, почти черных кипарисов. Эвелина стояла на площадке, в центре сада, откуда расходились в разные стороны три дорожки, посыпанные красным песком. Одна вела к замку, расположенному на горе, другая к искусственному озеру с пресной водой, а третья спускалась к океану.

Неожиданно на дорожке, ведущей из дворца, появилась стайка девушек, одетых в белые хитоны и легкие сандалии. Лина оглядела свой наряд и увидела, что он гораздо богаче и живописнее, чем у них: ее хитон – алый, с золотым шитьем, украшенный рубинами, сверкал, как солнце на закате.

Девушки, подбежав поближе, поклонились и защебетали, словно стайка перепуганных пташек. Одна твердила, что Эвелину требует к себе ее отец – царь Агенор, другая, что в саду у озера пасется огромный белый бык с перламутровыми рогами, а третья, что лебеди, которые всегда плавали в озере, так его испугались, что поднялись в воздух, несмотря на подрезанные крылья. Самое удивительное, что девушки величали ее принцессой Эвой. Лина, сообразив, что эти особы – ее подданные, приказала им удалится. Девушки безропотно выполнили ее приказ, а Эва направились к озеру, желая удовлетворить свое любопытство.

Она подошла к водоему и обомлела. На берегу посреди клумбы из маргариток и анемонов лежал огромный белый бык с перламутровыми рогами в форме лиры, которые под солнечными лучами переливались, словно розовый жемчуг. Его взгляд был таким покорным, что она осмелела, подошла и стала гладить. Оказалось, что бык покрыт точно такой же короткой, мягкой шерстью, как и ее любимый белый кот. Эва развеселилась и, забыв об осторожности, попросила животное ее покатать. Бык послушно приник к земле, и она взобралась на него. Расположившись поудобнее на его огромной спине и вцепившись в искривленные рога, Эва взмолилась:

– Белорожка, дорогой, ты мне так нравишься! Беги по саду и ничего не бойся. Здесь я хозяйка, и тебя никто не посмеет обидеть!

Бык осторожно поднялся и побежал. Двигался он так легко и быстро, что Эве стало казаться, будто она сама несется по аллеям с невиданной дотоле быстротой. Черные ряды кипарисов, яркие клумбы с экзотическими цветами – все мелькало перед ее возбужденным взором.

Бык, чувствуя, что всадница от него в восторге, осмелел, подбежал к морю, кинулся в него и поплыл. Эва сама удивлялась, что относится к этому так спокойно. Возможно, ее успокаивала уверенность в том, что Белорожка ее никогда не обидит. Животное плыло легко и быстро и она, убаюканная мерным покачиванием на волнах, задремала. Внезапно Лине показалось, что все происходящее – картина, на которую она смотрит со стороны: на безбрежных, темных просторах океана, по молочно-розовой дорожке, светлеющей в отблесках заката, плывет белоснежный бык. На его спине примостилась хрупкая темноволосая девушка в алом одеянии. Рубиновые лучи заходящего солнца, отражаясь в перламутровых рогах животного и золотом шитье на одежде всадницы, золотым дождем сыплются на розовые верхушки волн. В бескрайнем жемчужно-сером небе сквозь прорехи темных с сиреневой бахромой облачков мелькают искорки первых звезд, и проглядывает полупрозрачный рожок молодого месяца. Это зрелище было столь величественно, что Эвелина Родионовна вскрикнула от восхищения и очнулась.

В комнате стояла тишина, за окном виднелось закатное небо, у кровати в слезах сидела Таня, а у стола стояла Ира и что-то наливала в стакан.

– Выпей, Танечка, успокойся… Линочка все перетерпит и поправится! Ее лечение идет строго по плану. Ты же видела, что творилось с Ларой… Ей было еще хуже. Я хоть и врач, а этого вынести не могла. Струсила. Лекарства доставала все, даже морфий. Но сидеть рядом было выше моих сил. Понимаешь, на работе черствеешь. Там это необходимо, иначе будешь не врачом, а плакальщицей! Но, когда дело касается родных – все валится из рук. Иногда просто голову теряешь.

– Ира, налей и мне что-нибудь. Так хочется пить, – еле слышно прошептала Эвелина. Таня быстро смахнула слезы, Ирина Родионовна улыбнулась и обе женщины, воспрянув духом, засуетились вокруг больной.

– Господи, у меня в голове какая-то свистопляска! – решила Лина.– Дикая мешанина из впечатлений от парка в Гаграх, кипарисовой аллеи в Новом Афоне и картины Серова «Похищение Европы». Жаль, я никогда не видела ее в цвете, только черно-белую репродукцию. Интересно, как она смотрится в подлиннике? Понятно, Белорожка – это Зевс, а я – его возлюбленная Европа … Припоминаю, в древнегреческих мифах говорится, будто они жили на Крите и у них