Но какая бы причина ни породила это внезапное видение, воздействие его на мои туго натянутые нервы оказалось скорым и тягостным. Влага скопилась позади моих все еще сомкнутых век, мучительное рыдание поднялось из глубин пораженной скорбью души. А Виргиния тем временем продолжала балладу:

Милый Вилли в могиле лежит,

Барбра Аллен в могиле другой.

На могиле Уильяма роза цветет,

И шиповник — на могиле второй.

И росли они оба превыше креста,

А когда перестали расти,

В узел любовный они заплелись.

И с шиповником роза…

Вдруг песня Виргинии оборвалась. Мои смоченные слезами ресницы распахнулись.

— Сестрица! — всхлипнул я, извлекая из кармана брюк платок и вытирая влагу, оросившую мои глаза, щеки и нос. — Что принудило тебя столь внезапно и непредвиденно замолкнуть?

Обратив взор к той, кого я вопрошал, я увидел, что сама она с большим удивлением смотрит на какой-то объект, возникший чуть повыше моего левого плеча. Развернувшись в кресле, я с удивлением обнаружил на пороге гостиной Матушку. Ее простые, но чрезвычайно приятные в моих глазах черты выражали с трудом подавляемое возбуждение, словно лицо вестника, принесшего поразительную новость.

— Извини, милый Эдди, что помешала вам, — сказала добрая женщина, — но у нас посетитель — выдающийся посетитель, если можно так выразиться, — и он хочет тебя видеть.

Учитывая неурочный час — давно уже перевалило за восемь, — ее растерянность была совершенно естественной.

Произнеся эти слова, Матушка отступила в сторону, и таинственный посетитель, до тех пор скрывавшийся за ее спиной, решительно шагнул в комнату. Могу ли я описать ту острую дрожь неприязни и неудовольствия, коя пронизала меня при виде гостя столь нежеланного, с которым я не так давно распрощался — как я тешил себя иллюзий — навеки?

То был, разумеется, полковник Крокетт.

ОН ОДЕЛСЯ В ОБЫЧНЫЙ СВОЙ КОСТЮМ, прибавив к нему черную фетровую шляпу с высокой тульей и широкими полями, но с неожиданным для такого дикаря уважением к правилам цивилизованного общежития он, очевидно, снял этот головной убор, едва переступив порог нашего дома, и теперь сжимал его в одной руке.

Я поднялся со стула, убрал пропитанный слезами платок в нагрудный карман сюртука и любезно, хотя не слишком сердечно, приветствовал полковника.

— Кротик! — заговорил он. — Мне, право, неловко врываться к вам в дом в такой безбожно поздний час, но у нас тут куча скверных новостей, и я хотел раскурить трубку совета на пару с вами. — Слегка поклонившись Виргинии, он добавил: — Страсть какая жалостная песня, мисс. Заливаетесь, точно синешейка на тополе, назовите меня индейцем, если это не так!

— Спасибо большое! — прощебетала Виргиния, одаряя незваного гостя изящнейшим реверансом. И голосом сладостно-невинным, точно ангельским, она задала вопрос: — Вы и вправду знаменитый полковник Крокетт — тот самый, о котором Эдди рассказывал столько ужасов за обедом?

— Самый что ни на есть под-длинный, вылитый, удостоверенный, без никаких! — провозгласил пограничный житель с хриплым смешком. — А что наш Кротик мне всякие шпильки подкалывает, это не новость для меня. Особой любови промеж нас нет, ясное дело. Однако, — и тут он с какой-то непривычной серьезностью обратился ко мне, — самое бы время нам зарыть томагавк. Очень уж скверные творятся дела, надо срочно за это браться, не теряя времени.

— И вправду срочные это «дела», — отпарировал я, — если они побуждают вас вновь столь опрометчиво нарушать мирную ауру нашего дома.

— Именно так, Кротик, — сурово отвечал полковник.

В эту минуту Матушка, до той поры созерцавшая нашего посетителя с (как это ни прискорбно) чрезвычайно малоуместным выражением восторга на своем честном лице, шагнула вперед и протянула Виргинии руку.

— Пойдем, дорогая, — сказала она. — Пусть Эдди с полковником займутся делами.

— Хорошо! — прощебетала отрада моего сердца. Изящно проскользнув по полу, она взяла мать под руку, и оба ангельских создания покинули комнату. Но перед тем как исчезнуть окончательно, Виргиния приостановилась и оглянулась на Крокетта.

— Надеюсь, вы скоро заглянете к нам снова, — воскликнула она, — и я спою вам другую песню.

— Можете рассчитывать на меня, малышка! — отвечал Крокетт.

Поленья в камине успели обратиться в груду раскаленных углей, и гостиная погрузилась в полумрак, хотя уютное тепло еще сохранялось в ней. Приблизившись к масляной лампе, которая покоилась в центре комнаты на кофейном столике со звериными лапами, я снял стеклянный колпак и серной спичкой поджег фитиль. Затем — все еще сжимая в руке бумажный лист, на котором были начертаны загадочные буквы, — я вернулся на свое место и жестом пригласил полковника опуститься в высокое кресло с подлокотниками напротив меня.

Пограничный житель устроился поудобнее, закинув ногу на ногу и пристроив на выступающем колене свою фетровую шляпу.

— Симпатичная у вас девчушка, Кротик. А я и знать не знал, что вы успели папашей заделаться.

Горячая волна негодования алым румянцем захлестнула мое лицо.

— Вы совершенно превратно истолковали мое родство с Виргинией! — воскликнул я. — Она приходится дочерью отнюдь не мне, а той доброй женщине, вместе с которой только что удалилась, моей тетушке Марии Клемм. Тем самым Виргиния мне приходится кузиной, хоть я надеюсь и молюсь, что еще до истечения года она согласится стать моей женой!

Па это заявление полковник ответил взглядом, выражавшим удивление и даже некоторую обескураженность. Он долго молча смотрел на меня, а затем испустил тихий, еле различимый свист.

— Ну уж это и вовсе, — пробормотал он как бы про себя. — Ладно, — продолжал он уже вслух, — ваши семейные отношения нисколько меня не касаются, Кротик, хотя, должен признаться, на мой слух все это несколько необычно.

— Но, как уже сказано, Дэви Крокетта ваши дела не касаются.

— Что же привело вас сюда, полковник Крокетт? — уточнил я. — Должен признаться, вы на редкость неторопливы для человека, который явился по срочному и неотложному делу.

— Этот чертов язычник Нойендорф — вот в ком загвоздка, — со вздохом ответил полковник. — Выходит, никакой он не убийца. — При ровном свете лампы я отчетливо различал, как привычная самоуверенность на его лице сменяется гримасой сомнения.

— На каких фактах основан сей вывод? — поинтересовался я.

— На том факте, что его и в городе-то не было в ту ночь, когда прикончили миссис Макриди. Отлучался почти что на всю неделю. С десяток парней готовы присягнуть в этом. Эта тварь заразная трудилась на рыболовецком судне, которое только нынче утром вернулось в порт.

Его сообщение вызвало в моей груди на редкость смешанные ощущения: довольно лестное чувство собственной правоты, сопровождавшееся уколом тревоги.