Официант прислал мальчика (тоже перуанца, возможно, своего сына) сказать, что бифштексы пришлось достать из морозилки в подвале, что они твердые как камень и что их нужно оттаивать, прежде чем жарить.

— Что, у вас нет микроволновки? — удивилась Крикет. — Суньте бифштексы в нее и поставьте переключатель на «размораживание».

— Микроволновки нет, — ответил мальчик.

— Может, заменим бифштексы устрицами? — предложил Уилсон.

Крикет покачала головой:

— Нет смысла. Сколько, по-твоему, бифштексов мы получим за восемнадцать месяцев в море?

— Мне казалось, каждую пятницу на всех уважающих себя парусных судах объявляется вечер бифштексов, — сказал Уилсон.

— Смешно, — заметила Крикет и попросила мальчика принести бутылку вина, что тот и сделал.

Некоторое время они сидели молча. Темнота сгущалась, но на западе, у самого горизонта, еще виднелась полоска света. Кошка, обосновавшаяся в животе Уилсона, проснулась и начала скрести по внутренностям.

— Я и в самом деле решился, — сказал он не столько Крикет, сколько кошке.

— Посмотри в бумажник, — посоветовала Крикет.

Уилсон вынул из портмоне глянцевую карточку, удостоверяющую личность моряка. Фотография была ужасная. Уилсон выглядел то ли преступником, то ли его полусонной жертвой.

Крикет поднесла карточку к свету и улыбнулась:

— Ну вот видишь?

— Хорошо, но как быть с моей квартирой, со всеми моими пожитками?

— Этим займется Нэнси. Она сходит туда в субботу и уложит в коробки твои вещи. К ней постоянно наведываются ведьмочки, проходящие стажировку. Так что твоя квартира будет сдана внаем в течение недели.

Уилсон разлил вино по бокалам, пригубил, чтобы прочистить горло, и сказал:

— Крикет, есть еще кое-что.

У Крикет сузились глаза.

— Ты, случаем, не женат? Ты не производишь впечатления главы семейства, если, конечно, не содержишь свое жилище в полном беспорядке для отвода глаз.

— Это не совсем то, что ты думаешь.

— Подружка?

— Вот уже пять лет.

— Хреново.

— Но последнее время наши отношения разладились.

— Тебе, пожалуй, нужно позвонить ей. Я подожду.

Уилсон пошел в ресторан. Телефонная будка находилась в узком проходе между кухней и туалетом. У задней двери, открытой воздуху и морю, курил сигарету повар в засаленном белом пиджаке. На табуретках у стойки бара расселись новые юнцы, корчащие из себя хиппи. Девушка с синими волосами, причудливо извиваясь, исполняла какой-то танец, ей хлопками аккомпанировала парочка молодчиков с серьгами в ушах. За столиком немецкие туристы ели фирменное блюдо ресторана — приготовленных на пару в чесноке и вине устриц. Лицо у Уилсона запылало от жара, хотя вечер для сентября был довольно прохладным.

Телефон прогудел пять раз, шесть… Уилсон собрался было дать отбой: «В конце концов, можно послать телеграмму из какого-нибудь кишащего мухами, паршивого городишки на африканском побережье» — но тут запыхавшаяся Андреа подняла трубку:

— Алло?

— Андреа…

— Уилсон, извини, я только что из бакалейной лавки. Подожди минутку.

Ладони Уилсона успели сильно вспотеть, прежде чем он вновь услышал ее голос:

— Послушай, я хочу, чтобы ты знал. Я совсем не сержусь на тебя за то, что ты сегодня не явился на работу. Тебе, возможно, была нужна перемена обстановки. Мне кажется, я порой слишком сильно жму на тебя, так?

Псевдохиппи заиграл на губной гармошке, и синеволосая девушка запела на умопомрачительно высоких нотах.

— Ты где? — спросила Андреа.

— В «Баззано».

— Что ты делаешь так далеко?

Уилсон не знал, с чего начать, и выпалил одним духом:

— Андреа, я уезжаю.

Тишина.

— Андреа, ты слышала, что я тебе сказал?

— Слышала, — ответила Андреа. — Мне потребовалось время на то, чтобы переварить эту новость.

— Наши отношения дали трещину. Мы оба знаем об этом, — заговорил Уилсон. — В моей жизни сейчас нет ничего такого, что делало бы меня счастливым. Мы ссоримся, мы миримся. Все время одно и то же. Я постоянно езжу на одном и том же автобусе, работаю на компьютере с одними и теми же файлами. Я задыхаюсь от этой монотонности. Мне нужны перемены.

— И куда ты нацелился?

— Какое это имеет значение?

— Никакого. Думаю, никакого. И надолго?

— На год-два, может быть, больше, — ответил Уилсон, поколебавшись.

Вдруг что-то грохнуло, потом зашуршало. Затем возник сердитый голос Андреа:

— И ты звонишь мне, чтобы сообщить об этом? После всего, что мы с тобой пережили, ты сообщаешь о своем отъезде по телефону?

— Извини, так получилось, — ответил Уилсон. — У меня просто нет времени на то, чтобы сказать тебе это при встрече. Я уезжаю через пару часов.

Андреа как-то сразу начала рыдать. Уилсон слушал ее всхлипы, и внутренности у него прямо-таки закручивались в узлы.

— Андреа, пожалуйста. Я чертовски сожалею.

— Ты чертовски сожалеешь? У тебя так всегда, правда? Ты ублюдок, ты… — Она не смогла закончить.

Рыдания продолжались еще несколько минут, потом утихли.

— Уилсон, я люблю тебя, — спокойно сказала Андреа. — Мы никогда не говорили с тобой о будущем. Нам нужно было больше разговаривать друг с другом. Я всегда считала, что мы поженимся. Я была в этом уверена. Я лишь ждала, когда ты найдешь себя. Я думала, ты вернешься в колледж или что-то в этом роде. Вот что делает тебя несчастным! Не меня, не нас! Ты сам не знаешь, чего хочешь. И бегство тут не поможет.

— Это все, что я могу тебе сейчас сказать, Андреа.

— Давай поговорим об этом при личной встрече, а? Может быть, сходим в консультацию для молодых пар. Дела поправятся, я знаю.

— Слишком поздно, — вздохнул Уилсон.

— Там есть кто-нибудь еще? Ты не один?

— Не один, — соврал Уилсон.

— Врешь. — Она вновь зарыдала.

Рыдания словно ножом резали ему сердце. Даже полчаса спустя по его лицу текли обильные слезы и в ушах стоял прощальный шепот Андреа:

— Ты ко мне не вернешься. Ты ко мне никогда больше не вернешься. Я думала, после всех этих лет… Я думала, ты…

Конец фразы Уилсон не услышал, потому что телефон отключился. То ли она повесила трубку, то ли что-то случилось на линии, он так никогда и не узнал. Он облокотился на стенку зловонной кабины и плотно сомкнул веки, пытаясь остановить слезы. Чем была вызвана подобная реакция — расставанием с Андреа или грядущим путешествием? Сейчас он понимал, что ненавидит всяческие пертурбации: они больше всего на свете означают смерть и печаль. Он ненавидел новизну с такой же силой, с какой стремился к ней. Он вспомнил об отпуске, проведенном вместе с Андреа в Мэне три года назад, когда их отношения были безоблачны. По пути туда они остановились где-то в Новой Англии и провели ночь в машине. Они проснулись на рассвете и пошли в поле, поросшее по пояс дикими цветами, и занялись любовью в окружении красных и пурпурных красавцев под голубым небом, сияющим, как их надежды. Нет. Лучше не думать о таких вещах. Он вытер слезы рукавом и вернулся на веранду.