Да, было известно, отлично известно, что первая схватка будет бешеной и суровой. Она этого жаждала и боялась. А теперь превзошла страх. Никто не устоит перед убийственной смесью боли и наслаждения.

Бун провел по лицу Аны дрожащими пальцами, запустил их в волосы и сцепил на затылке. Содрогаясь под яростной атакой, ее тело требовательно к нему прижалось. Пробормотав его имя, она задохнулась.

Он слышал тихий прерывистый шепот сквозь пульсацию крови. Сам дрожит или она? Кто сильнее опьянен?

Медленно от нее оторвался, по-прежнему держа за плечи, глядя в глаза. Она видела себя в лунном свете, утопала в голубом море. Утопала в мужчине.

— Бун…

— Не сейчас. — Господи, он чуть живьем ее не проглотил. — Еще не время. — Потянувшись приник к губам легким долгим тихим поцелуем окончательно ее обезоружив. — Не хотел причинить тебе боль.

— Ты и не причинил. — Ана стиснула губы попыталась повысить голос. — Ты не причинил мне боли. Просто сбил меня с ног.

— Я думал, что готов. — Бун провел руками по ее плечам и отпустил. — Готов ли кто-нибудь к такому, не знаю. — Точно не зная, что будет, если снова к ней прикоснуться, он сунул руки в карманы. — Может быть, дело тут в лунном свете, а может быть в тебе. Я должен быть честен с тобой Анастасия, только не вполне понимаю, что делать.

— Что ж… — Она крепко сжала руки, схватившись за локти. — Скажу о себе то же самое.

— Если бы не Джесси, ты нынче не вернулась бы домой в одиночестве. Впрочем, я серьезно отношусь к интимной близости.

Уже набравшись сил, Ана кивнула:

— Если бы не Джесси, я тебя попросила бы провести со мной ночь. — Она глубоко вздохнула. Надо хотя бы в этом откровенно признаться. — Ты был бы у меня первым.

— Первым?.. — Руки онемели. Поняв, что она девственница, он почуял страх и сверхъестественное волнение. — О боже…

Она вздернула подбородок.

— Я вовсе не стыжусь.

— Да нет, я не о том… — Лишившись дара речи, Бун провел ладонью по ее волосам. Невинная златовласая девственница в тонких голубых одеждах с цветами у ног… А он вынужден отказаться и уйти один. — Вряд ли ты понимаешь, что это значит для мужчины.

— Вряд ли понимаю, раз я не мужчина. — Ана наклонилась за корзинкой. — Но знаю, ты скоро поймешь, что значит для женщины впервые отдаться. Поэтому мне кажется, что нам обоим следует хорошенько подумать. — Она улыбнулась или попыталась. — А после полуночи трудно думать здраво при полной луне и сорванных цветах. Говорю тебе, Бун, доброй ночи.

— Ана… — Он взял ее за руку, но не удерживал. — Ничего не случится, пока ты не будешь готова.

Она кивнула.

— Конечно. Хотя ничего не случится, если в этом смысла не будет.

И побежала к дому в развевающихся одеждах.

Сон не шел очень долго. Бун не ворочался и не ерзал в постели, просто лежал, уставившись в потолок, глядя, как лунный свет бледнеет в последней предрассветной глухой темноте.

Заснул, когда солнце бросило яркие полосы на кровать, лежа на животе лицом вниз, раскинув руки-ноги. В проплывающем в подсознании сне нес Ану на руках по длинной круглой беломраморной лестнице. На самом верху, среди пухлых хлопковых облачков, подвешено огромное ложе, утопающее в водопадах белого атласа. Сотни длинных тонких свечей испускают мерцающий свет, источают аромат — нежный привкус ванили, мистического жасмина. И еще слышен слабый манящий запах, который ее повсюду сопровождает.

Она улыбается. Волосы — солнечное сияние. Глаза дымчатые. Он кладет ее на кровать, оба в ней глубоко утопают, словно в облаках. Звучит арфа, романтично, как слезы, раздается шепот, не громче дыхания легкого ветерка.

Она поднимает руки, заключает его в объятия, они плывут, как призраки в чьей-то фантазии, неразрывно связанные желанием и невыносимой сладостью долгого нескончаемого поцелуя. Губы ее призывно шевельнулись под его губами, она шепчет…

— Папа!

Бун разом проснулся, когда дочка прыгнула ему на спину. Невразумительно забормотал, и она захихикала, чмокнув щетинистую щеку.

— Проснись! Я завтрак приготовила!

— Завтрак… — проворчал он в подушку, прокашливаясь после сна и стараясь прогнать сновидение. — Который час?

— Маленькая стрелочка на десяти, а большая на трех. Я поджарила тосты с корицей и налила в стаканчики апельсиновый сок.

Бун застонал и перевернулся, глядя заспанными глазами на Джесси, яркую, как солнечный лучик, в розовой хлопчатобумажной блузе и шортах. Пуговицы застегнуты наперекосяк, но волосы расчесаны.

— Давно встала?

— Очень давно. Дэзи вывела и покормила. Сама оделась, почистила зубы и посмотрела мультики. Потом проголодалась и приготовила завтрак.

— Деловая девочка.

— Угу. И сидела тихо, чтобы рано тебя не будить в выходной.

— Правда тихо, — подтвердил Бун, перестегивая пуговицы на рубашке дочки. — По-моему, ты заслужила награду.

Глазки вспыхнули.

— Какую? Что мне за это будет?

— Как насчет розового животика?

Он свалил хохочущую девочку на кровать и начал с ней бороться. Прикинувшись, будто совсем выдохся и сдается, отдал ей победу, позволив вновь влезть на спину.

— Ты мне не по силам.

— Потому что я овощи ем, а ты нет.

— Кое-что ем.

— А по-моему, нет.

— Когда тебе стукнет тридцать три года, тоже не станешь есть брюссельскую капусту.

— А я ее люблю.

Бун усмехнулся в подушку:

— Только потому, что я замечательный повар. Тогда как моя мама не выдерживала никакого сравнения.

— Она даже сейчас не умеет готовить. — Джесси вывела пальчиком на голой спине отца собственное имя. — Вместе с дедушкой Сойером ходит куда-то обедать, чтобы только не дома.

— Потому что дедушка Сойер далеко не дурак. — Бун отметил проблемы с написанием буквы «с». Над этим надо поработать.

— Ты сказал, что сегодня мы будем звонить всем бабушкам и дедушкам. Будем?

— Конечно, часа через два. — Бун перевернулся, глядя на дочку. — Скучаешь по ним, детка?

Угу. — Высунув язык, девочка принялась выписывать на его груди «Сойер». — Как-то странно, что их рядом нет. Они к нам в гости приедут?

Обязательно. — Вечное чувство вины перед родителями. — Тебе хотелось бы остаться в Индиане?

Джесси выкатила глаза.

— Ни за что! Там нет ни пляжа, ни чаек, ничего такого, ни большой карусели в городе, ни Аны в соседнем доме! Здесь лучше всего на свете.

— И мне тут тоже нравится. — Бун сел, чмокнул дочку в лоб. — Теперь проваливай, дай одеться.