Рыжий «Есть чо?» Котик из кафе Hamitbahon заслуживает отдельного описания. Мне он не нравится, потому что нездоровый, вечно в соплях и шея набекрень, это котик трудной судьбы. Но его необходимо упомянуть, потому что я репетирую это выражение лица укоряющего гопника. Кажется, в понедельник нам предстоит искать хамеца, и я настойчиво предлагаю Диме продать всё имеющееся квасное мне – а смысл иначе иметь интернациональную семью? Он в принципе согласен, но пока мы обсуждаем условия. Он говорит, что я теоретически могу употребить весь хамец в пищу, поэтому цена не должна быть такой уж символической; а я говорю, что за мой риск растолстеть и за своё удовольствие соблюсти обычай предков он, наоборот, должен доплатить. И делаю такое лицо.

По идее все порядочные евреи должны сегодня выбросить свои клавиатуры как бесконечный источник хамеца.

Сижу я в понедельник вечером вся в крошках и говорю:

– Дима, нам всё-таки надо было попроситься к приличным людям, которые делают седер, и посмотреть, что это такое.

– Не, ты бы устала, это же надолго, – и он произносит назидательно, – нельзя просто так взять и перестать праздновать Песах!

Нечаянно нажралась до свинского состояния. Села дома поработать, а тут Дима приходит и приносит коробочку с брауни из одной кондитерской на Кинг Джордж, там всё, что с шоколадом, особенно хорошо. И я всего-то кусочек, потом не помню, потом меня срубает сон, а через час просыпаюсь с мыслью, что всё-таки бы поработать. Открываю ноутбук и вижу между экраном и клавиатурой приличную блямбу шоколада. Надо же так нажраться, чтобы закрыть компьютер с куском еды внутри. Вопиющее свинство и невменяемость.

Идём по улице Захватчиков, из окна отеля вылетает плотный комок туалетной бумаги, использованной по назначению. Потом ещё один. Огибаем, идём дальше: мужчина со двора поливает кусты с прелестными белыми цветами, нам достаётся прохладный душ из мелких капель.

– Обосрали и помыли, – констатирую я, – и сами, всё сами, без малейшей нашей инициативы.

Дима второй день травит меня фэйсбучным диалогом с подругой:

– Скажи, когда к тебе начнёт приходить мессия.

– Да как муж уедет, так и начнет.

Так вот. Я, кажется, знаю, откуда его ждать. В «Кафе-Кафе» на Черниховски найден бармен-бармен, говорит по-русски, имеет рельефные мышцы, на бицепсе татуировка дракона, и я бы посмотрела остальные.

Муж таки не избежал сезонного еврейского вида спорта. Как известно, на Песах часть народа оголтело выбрасывает свои вещи, а часть подбирает; иногда это одни и те же люди. Диме нечего было выкинуть и некуда взять, но долблёные деревянные башмаки с надписью Hohland он прижал к сердцу и сказал: «Я сделаю из них скрипку!»

Уж не знаю, о чём речь, может, и сделает, меня другое волнует – это как же надо было обкуриться в солнечном Амстердаме, чтобы купить и дотащить до самого Израиля такой кич.

Чем ещё мила эта страна – при попытке поймать уличный вайфай среди точек доступа с обычными именами типа dikla, avi, didi и прочих безеков, нет-нет, да и попадётся достойное King of Israel.

За время, пока мы ходили ужинать, одни наши соседи завели собаку, а другие – младенца. Я знала, что в Израиле быстры на это, но не до такой же степени! Воображаю чувства квартирного хозяина, когда он вернется из Тая: его квартирка больше не тихая, а соседний супермаркет, куда он рекомендовал мне ходить, и вовсе сожжён дотла.

Вчера иду себе тихонечко от рынка в сторону дома, на мне длинная юбка в цветочек и голубая футболка, при себе имею торбу и одеяло розовое на случай заморозков – обычная женщина, утомлённая шопингом. Мимо едет неформальный юноша на велосипеде, присматривается ко мне и вдруг делает великом восьмёрку, а глазами – ВАУ. Я тоже осматриваю себя – ах, ну да. На мне же маечка dr. Hoffman’s sport club с кислотной картинкой, которая с образом тель-авивской домохозяйки не монтируется никак. И я тут же представляю, что у мальчика, может быть, именно сегодня «день велосипедиста» и как его должно накрыть в таком случае[4].

Пережила ужасный шок в ювелирном магазине с подвесками. Серебро на вес, считают в долларах, я себе, конечно, позволила всякое. Увидав итоговую сумму, едва не лишилась чувств. Мне столько стоил билет до Тель-Авива и обратно. Продавец начала делать оптовые скидки и как-то уменьшила цену на треть. Все равно было очень больно. Но хотелось. Поэтому я заплатила картой и скорбно ушла. По дороге меня догнала банковская эсэмэска: цифра, оказывается, была в шекелях, а не в баксах. Но, понимаете, морально-то я заплатила в четыре раза дороже, так что осадочек, осадочек остался!

На площади Маген Давид мужчина показывает удивительное искусство, всасывая до половины метровый воздушный шар сарделевидной формы. Мы с Димой, глядя на это, демонстрируем типичные гендерные реакции: я судорожно сглатываю, а он нервно переступает.

Ой, пережила я сегодня. Вышла вынести мусор, пока не шабат. Подхожу к баку, как всегда, концентрируюсь, представляя, что я Арвидас Сабонис (на самом-то деле я Банионис), и забрасываю пакет в мусорку. И тут из недр, вопя, выпрыгивает многоногий рыжий матрас и пытается вертикально взлететь метра на два, перебирая конечностями с ловкостью, характерной для многоногих матрасов. То есть совершенно бездарно. Котик при этом размером с мэйн-куна, я его уже встречала. И представьте, каково увидеть, как он растопыривается от ужаса, машет лапами и рвётся бежать вверх по открытой крышке бачка.

В Кесарии встретила картинку, которая отражает моё чувство Тель-Авива: на уличной стене схематично нарисован человек с таксой, мимо идут обычные люди. Так и на самом деле: как будто ты мультик среди живых людей, можешь двигаться и даже совпадать с кем-то, но тебе не войти в их реальность, а им в твою. Это очень большая свобода, и как всегда, во многой свободе много печали.

Я точно знаю, что такое палево. Когда говоришь:

– Ой, ко мне человек придёт, надо шоколад убрать, а то подумает ещё…

– Что подумает?!

– Ну он же с фольгой!

…И по лицу собеседника понимаешь, что палево таки состоялось.

Вступила в неравный бой с креветками в «Старик и море». Чувствую, полягу. На их стороне восемь тарелочек с фалафелем, хумусом, тхиной, салатами и ещё пита. Я одна и в красном.

Нет, я должна это записать. На перекрестке Шенкин – Ротшильд толстенький хасид подозвал автобус (тот в самом деле повернул к нему нос, несколько перегородив дорогу) и немножечко потрепался с водителем, пока горел красный и ещё полминутки сверх того. И никто им даже не просигналил.

Чувствую себя бомжом на Маяковке: сижу на земле, слушаю арию шлюхи. Это на Ротшильде тутошние оперные поют «Травиату». Рядом танцует совершенно счастливый даун, по окончании гордо раскланивается под аплодисменты толпы.