Комиссарам частей и начальникам особых отделов НКВД предписывалось также в трехдневный срок провести политическую проверку всех женщин, занятых в штабах, на складах, станциях снабжения, в госпиталях, из соображений, что нередко «противник использует женщин в качестве агентуры»[43].

По запросу начальника ГлавПУ в его распоряжение прибывали роты политбойцов. «Коммунистов и комсомольцев ни в коем случае не сводить в компактные группы, — такую директиву отдал он военным советам армий СЗФ, — а иметь в каждой роте по 8—10 человек с тем, чтобы каждый влиял на десяток беспартийных, создавая боевой актив»[44].

Что говорить, на многое хватало сил и энергии у этого человека: умел он вникать даже в то, что подчас принято считать для руководителя такого ранга не очень существенным. «Посылаю для дивизии хороший оркестр, — телеграфировал он 24 сентября командиру 163-й стрелковой дивизии полковнику Попову. — Пусть не бездействует и на фронте. Враг должен трепетать и от звуков советского марша». От своего заместителя по ГлавПУ армейского комиссара 2-го ранга Ф.Ф. Кузнецова он требует направить четыре роты коммунистов, прислать звуковещательную станцию, оборудование для трех типографий и... 100 гармошек[45].

С 19 октября 1941 г. Мехлис вновь представлял Ставку ВГК на северо-западном направлении. На сей раз он занимался восстановлением боеспособности соединений отдельной 52-й армии генерал-лейтенанта Н.К. Клыкова. За два месяца боев части этой, как и соседней 4-й, армии были изрядно потрепаны.

До 1 ноября войскам генерала Клыкова удалось задерживать врага восточнее Малой Вишеры. Войсками 4-й армии противник был остановлен на подступах к Тихвину. Однако вскоре наступление на Тихвин было возобновлено, и 8-го город пал. Было нарушено управление 4-й армией, враг вышел в глубокий тыл 54-й армии Ленинградского фронта.

Бои носили чрезвычайно напряженный характер, наши войска несли большие потери, испытывая к тому же острый недостаток в оружии, боеприпасах, теплой одежде. Уполномоченный Ставки приказал, что называется, жесткой метлой вычищать все "сусеки".

"Не прибыли высланные Яковлевым (начальник ГАУ. - Ю.Р.) ручные пулеметы. Туго сейчас с винтовками. Совсем негде достать минометов", - информировал Мехлис Сталина 3 ноября. При этом прослеживается важная, на наш взгляд, деталь, характеризующая деловой стиль уполномоченного Ставки: приведенные выше слова доклада меньше всего следует принимать за жалобы и свидетельство беспомощности. Совсем наоборот: просьба о тех же минометах высказана в конце телеграммы и как бы между прочим. А на первом плане - доклад об уже сделанном, в том числе за счет местных резервов.

Так, восстанавливались четыре стрелковые дивизии - 111, 267, 288 и 259-я. Из 10 тысяч человек, направленных на их пополнение, более трети "выкачано", по выражению Мехлиса, из собственных тыловых частей и учреждений. "Оружия изъято из тылов - 4462 винтовки, 98 ручных и станковых пулеметов, минометов один, ППД - два... Кроме того дивизии изъяли из своих тылов 562 винтовки".

Сталинский эмиссар не боялся упрека в том, что отвлекал внимание Верховного Главнокомандующего на сотню-другую винтовок, два пулемета, единственный миномет. Ибо знал: что он не клянчит оружие у Сталина, тому обязательно понравится.

Верховный был также проинформирован о мерах борьбы с «трусами, дезертирами и бросившими без боя материальную часть». Приказом войскам 52-й армии, составленным рукой Мехлиса и подписанным, кроме него, командующим армией и членом военного совета, по этим мотивам перед строем 844-го противотанкового артиллерийского полка были расстреляны командир 5-го батальона лейтенант Вершинин и военный комиссар политрук Баюшенко[46].

В поисках рычагов, которые заставили бы деморализованных тяжелыми поражениями людей прийти в себя, поверить в собственные силы, сражаться стойко, упорно, Мехлис вслед за Сталиным чаще всего отдавал приоритет угрозе жестокой, беспощадной кары. На Северо-Западном фронте вспоминали, как часто повторял Лев Захарович: мол, посмотрите на старых кучеров. Любят они и жалеют лошадей, но кнут у них всегда воткнут свечкой — наготове. Лошадь это видит — и делает выводы[47]. Такая вот целая теория...

В то же время старый, еще с Гражданской войны, армейский политработник включал и иные рычаги воздействия на личный состав. Ничто не ускользало из поля зрения уполномоченного Ставки: ни фронтовая газета («ее надо лечить», дает он указание в ГлавПУ, а потому «шлите писателя и двух хороших журналистов»), ни типография для газеты, ни возможность для личного состава посмотреть кино («дайте пару походных кинопередвижек»), а то и поплясать на досуге («в 111 сд, которую воссоздали местными силами и помощью Москвы, нет ни одной гармошки. Народ воспрял духом, хочет поплясать. Пришлите не менее ста гармошек в 52 армию»).[48]

Мехлису довелось побывать в регионе еще раз. В ходе Тихвинской наступательной операции, начавшейся 10 ноября, 4-я и 52-я армии были объединены в Волховский фронт под командованием генерала армии Мерецкова. Ставка поставила перед войсками задачу продолжать наступление с тем, чтобы совместно с Ленинградским фронтом разгромить немецкую группировку, блокировавшую город на Неве.

«Не довольствуясь директивными указаниями, — позднее вспоминал Мерецков, — Ставка в конце декабря направила на Волховский фронт своего представителя Л.З. Мехлиса, который ежечасно подгонял нас»[49].

Не только их одних. В ЦАМО нами выявлено около 25 телеграмм, отправленных Мехлисом в Главное артиллерийское управление Наркомата обороны, ГУК, ГлавПУ, заместителю наркома обороны Щаденко и другим адресатам только за два дня — 31 декабря 1941 г. и 1 января 1942 г. Высокая интенсивность его контактов с Москвой отмечалась и в последующие дни. Это подметил и начальник артиллерии Красной Армии генерал-полковник артиллерии Н.Н. Воронов, также оказавшийся в эти дни на Волховском фронте: «По своему обыкновению, он бил тревогу шифровками и телефонными звонками»[50].

Главной заботой уполномоченного Ставки оставались обеспечение своевременного прибытия пополнений и снабжение войск. Так, проверив положение в 4-й армии, Мехлис телеграфирует 4 января начальнику Тыла Красной Армии генералу А.В. Хрулеву: «Положение с продфуражом нетерпимое. На 2-е января по данным управления тыла в частях и на складах армии мяса — 0, овощей — 0, сена — 0, консервов — 0, сухарей — 0... Кое-где хлеба выдают по 200 грамм... Что здесь — безрукость или сознательная вражеская работа?»[51].