только он оказался вне поля зрения и пределов слышимости, я судорожно вздохнула. Слезы навернулись на глаза. Мне не хватило сил, чтобы сдержать их.

Пока я сидела в кромешной темноте, слушая стоны, гул и лай собак вокруг, тихие слезы скатывались по моим щекам. Было не холодно, но я не могла унять дрожь. Я всегда знала, что папин бизнес опасен, однако это была лишь отдаленная опасность, несмотря на то, что телохранители следили за каждым моим шагом. Теперь они были мертвы. Либо байкеры убили их, либо отец сделал это в тот момент, когда узнал, что они позволили похитить меня. Я не винила их. Джованни так сильно разозлил меня, поэтому я приказала им отойти, чтобы поговорить наедине, попросить оставить меня в покое. Но папа не стал бы рассматривать такой вариант событий. В гневе он бы обвинил моих телохранителей, а меня не было рядом, чтобы убедить его в обратном и взять всю вину на себя.

В конце концов я вытерла слезы и просто смотрела в темноту, время от времени слушая крики байкеров, пока они напивались еще больше. Огромная собака в клетке слева начала расхаживать, навострив уши. Она порыла землю, а затем свернулась калачиком. Я боялась собак, но мне было их жаль, ведь они проводили всю свою жизнь запертыми в маленькой клетке.

Как долго я пробуду здесь? Возможно, папа и Маттео были уже в пути, чтобы меня спасти. Я молилась, чтобы это было так. Мне не хотелось знать, что эти байкеры планировали со мной сделать. Мэддокс мог бы спасти меня от желающих помочиться на мою руку и сделать вид, что ко мне относятся достойно, но пока все свидетельствовало о другом.

Всю жизнь красота была моим оружием, тем, что отпугивало других лучше пистолетов или кулаков, но теперь она стала бременем. Уже в раннем подростковом возрасте я поняла, как выгляжу в глазах мужчин, и быстро научилась использовать внешность в своих интересах, но сейчас…

Выплакавшись, я пообещала себе быть сильной, чтобы выбраться отсюда живой. Папа сделает все, чтобы спасти меня, но мне нужно было убедиться, что они с Маттео не умрут из-за меня. Я должна была найти способ облегчить им задачу или даже выбраться отсюда. Эти байкеры умом не отличались. Мне нужно было придумать, как обмануть их и сбежать.

Вскоре мои веки стали тяжелыми, но я не давала им закрыться, пока глаза не начали яростно гореть. Собаки сопели в конурах рядом с моей, вероятно, мечтая о том, чтобы я стала их следующим блюдом.

Еще задолго до того, как вечеринка утихла, из дома вышла одинокая фигура.

Я узнала Мэддокса, когда он прислонился к крыльцу, освещенному светом из окон. Этот парень был самым высоким из байкеров. Время от времени кончик его сигареты вспыхивал. Даже не видя его глаз, я могла сказать, что он наблюдал за мной. Это вызывало легкую дрожь. То же самое я почувствовала в клубе, где впервые его увидела.

Мэддокс Уайт.

Я знала, кто он такой. Папа никогда не делился мрачными деталями своей жизни со мной или мамой, будто мы не могли справиться с этим только потому, что были женщинами. Мама не хотела знать, а я никогда не пыталась расспросить отца, ведь это казалось бесполезным. Подробности только разожгли бы мой интерес еще сильнее и заставили возмутиться тем фактом, что я никогда не смогу стать частью бизнеса. Но я слышала историю о байкерах из Нью-Джерси, которых отец уничтожил в одиночку. Я старалась держать глаза и уши востро, и эта резня по-прежнему была популярной темой для разговора среди членов мафии на светских мероприятиях. Поскольку большинство мужчин пытались развлечь меня, чтобы произвести впечатление, подобные истории всегда доходили до моих ушей.

Я сделала глубокий вдох и прислонилась к неровной стене. Пальцы болели от того, как сильно я сжимала каблук. Мэддокс был сыном одного из убитых байкеров. Должно быть, он действительно сильно ненавидел моего отца, поэтому я еще меньше верила в его дружелюбие. Пока я пыталась не думать об их плане мести. Это только заставило бы меня нервничать еще больше, но четкое представление об их вероятных действиях могло решить, выйду ли я отсюда живой или в гробу.

От осознания того, насколько я была близка к смерти, пульс участился. Всю мою жизнь угроза висела у меня над головой как дамоклов меч[10], но она всегда была абстрактной, а не чем-то осязаемым, за что можно было ухватиться. Теперь опасения отца стали реальностью, а мое недовольство из-за его настойчивого желания все время держать меня под строгой охраной казалось детским и наивным. Возможно, было бы правильно подготовить меня так же, как он подготовил Амо, и показать мне настоящую опасность нашего мира. Теперь я столкнулась с ней без особой подготовки.

Этим мужчинам нужен был мой отец, но, чтобы заполучить его, они не побоялись причинить мне боль. Никогда в жизни у меня не было шрамов. Я молила Бога дать мне силы сохранить достоинство даже перед лицом пыток. Я хотела, чтобы моя семья гордилась мной. Эти байкеры жаждали запятнать фамилию Витиелло, но я пообещала себе сделать все, что в моих силах, чтобы помешать им. Я должна была верить, что во мне было больше качеств отца, чем он когда-либо хотел для меня.

У меня не имелось никакого оружия, кроме одного. Амо всегда говорил, что моя внешность смертоносна. Я надеялась, что смогу доказать правдивость его слов.

Глава 7

Мэддокс

Несмотря на сильную усталость, давящую на мозг, я долго не мог уснуть, даже после того, как мои братья по клубу вырубились, напившись. В итоге я бросил попытки заснуть и провел ночь на крыльце, наблюдая за сгорбленной тенью сидящей на будке Марселлы, которая, как я чувствовал, тоже не сводила с меня глаз. Время от времени уханье совы и драка енотов нарушали тишину. Лишь малая часть причины моего дежурства заключалась в необходимости убедиться, что ни один из байкеров не притронется к нашей пленнице, особенно после того, как Денвер повел себя как грязное животное и нассал в ее клетку. Другая причина заключалась в моем желании узнать больше о Марселле Витиелло, а через нее и о Луке. Фамилия Витиелло так долго преследовала меня, что было бы глупо упустить возможность получше изучить эту семью.

Когда первые лучи солнца начали пробиваться сквозь туманные верхушки деревьев, я бросил сигарету в пепельницу, оттолкнулся от крыльца и направился к псарне. Глубоко в душе я знал, что мне следовало держаться подальше от Белоснежки. Во-первых, я называл ее Белоснежкой, а во-вторых, я не мог перестать думать о ней.

Она сидела на крыше собачьей будки с прижатыми к груди ногами, опершись подбородком о сложенные руки на коленях. Ее глаза были стеклянными и красными. Должно быть, она плакала. Но было слишком темно, чтобы я мог разглядеть. При мысли о ее слезах мне стало не по себе. Марселла не была тем человеком, которого я хотел запереть в клетке и протащить через ад. Она стала приманкой для гораздо большей добычи.

Ее туфля валялась на будке рядом с ней.