Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы перебьем всех Самаров! — кричит спрятавшийся на другом берегу враг.
Удога выдернул его стрелу. Хороший наконечник, из железа.
Ла подъехал.
— Надо его лодку искать и забрать! — кричит он. — Пойдемте…
— Эй, мы твою лодку забираем! — кричит Пыжу.
По следам недолго искали. Нашлась маленькая оморочка из старых почерневших полотнищ бересты. Спрятана в кустах. Писотька отходил от нее по воде, потом вышел на песок. В оморочке нашлась хорошая острога.
— Это пригодится! — сказал Удога. — Забираем по закону, за то, что он в нас стрелял.
Самары осторожно побрели с оружием в руках. Пыжу вернулся, распорол старую оморочку ножом и толкнул ее в воду. Бросил в нее большой камень. Пусть тонет. И догнал своих.
— Самары самый крепкий, самый умный и смелый род, — учил отец сыновей, когда лодка пошла вниз, — все меняется и забывается. Своих детей учите, чему я вас учу. А то найдутся дураки, которые когда-нибудь скажут, что Самары были покорные, никогда не дрались и себя не защищали. Нет, если мы покорялись, то только для того, чтобы обмануть врагов.
— Так все люди, отец? Правда? — спрашивал Удога. — Ведь никто и никогда не хочет быть побежденным.
— Это правда. Все хотят быть победителями. Но особенно Самары. Это нам привычно. Ваш прадедушка… — Ла начал один из длинных рассказов.
— А вот я слышал, — перебил Пыжу, — что лучшая победа бывает тогда, когда нет побежденных!
— Дурак! Ты слушай, что отец говорит. Будь вежлив со старшими!
А Удога думал, что стрела пролетела около самого его уха. Он мог бы погибнуть. Да, конечно, Самары самые храбрые. Отец прав!
…В тот год католической духовной миссией в Пекине, с ведома двора богдыхана, был послан на Амур французский миссионер Пьер Ренье.[22] Для китайского двора он должен был составить географическое описание берегов великой реки; миссия поручала ему ознакомиться с местными племенами, обитающими в ее низовьях, с их обычаями, верованиями, общественным устройством, стараться обратить хотя бы некоторых из них в христианство.
Пьер Ренье молодой энергичный иезуит, полный сил и здоровья, года три тому назад приехавший в Китай из Европы. Он владел китайским и маньчжурским языками, был честолюбив и ехал на Амур с уверенностью, что откроет этот край и положит начало его захвату.
Перед отъездом из Пекина миссионер подробно расспрашивал маньчжурских мандаринов о низовьях Амура, но узнал мало нового. Те сами ничего не знали про Амур. Это была далекая, чужая им страна, холодная, расположенная где-то на севере. Закон запрещал путешествия частных лиц в те неведомые громадные земли, лежащие между страной маньчжуров и страной русских.
Зимой по прибытии каравана в Гирин Ренье кинулся на поиски католического проповедника де Брельи. Оказалось, что он, как сказал его слуга, год тому назад отправился в путешествие на какую-то легендарную реку — приток Амура. Из Гирина по весеннему пути Ренье проследовал в Сан-Син, откуда должно было начаться его плавание по рекам. Там он встретился с викарием Маньчжурии, прибывшим из глубины провинции повидать Ренье и помочь ему снарядиться.
Викарий радушно отнесся к молодому иезуиту. Он дал Ренье много полезных наставлений и сообщил все, что сам слышал об Амуре. Он советовал достигнуть морского побережья и воочию убедиться в истинном положении вещей.
Ренье запасся в дорогу китайской бязью, дабой и безделушками, ибо, как утверждал викарий, в отдаленных областях, граничащих с Маньчжурией, не знают цены деньгам, торговля там происходит на обмен.
— Вряд ли удастся вам купить лодку или нанять проводников за деньги, говорил ему старик, — но за конец простой дабы туземцы способны исполнить самые опасные предприятия…
Между сборами миссионеры посещали ямынь[23] сан-синского губернатора. Маньчжур с почетом принимал их. При первой встрече Ренье передал губернатору письменные поручения императорского двора, и маньчжур пообещал отправить его в низовья. Он сказал, что весной туда поедет Дыген, один из маньчжурских дворян.
В глинобитном ямыне губернатора Ренье познакомился с Дыгеном. Это был весьма невзрачный, рябоватый, кривой маньчжур с редкими рыжими усами и с темной косой. Глаза его, кажется, были светлы или, может быть, бельмо на одном придавало голубизну обоим. Но Ренье и прежде часто видел маньчжур с белокурыми усами, со светло-русой головой. Они держались с важностью, всегда подчеркивая перед китайцами свое положение и превосходство. Считалось, что это народ умный и образованный. Нередко попадались маньчжуры очень высокого роста. Трудно было определить возраст Дыгена, но, по-видимому, ему было лет за тридцать.
Ренье, презиравший самого губернатора и всю его свиту, считал Дыгена совершенным ничтожеством, но обходился с ним любезно, помня о совместном путешествии. Он был уверен, что маньчжур, зная о поручении двора, будет покорно исполнять в дороге все его требования.
Когда на Сунгари прошел лед, Дыген начал снаряжать свою сампунку. Более двух недель заняла оснастка и загрузка судна. На прощание викарий советовал Ренье не доверять маньчжурам; он сказал, что путешествие Дыгена может быть нечистым делом, набег на независимые области. Он еще раз посоветовал миссионеру побольше общаться с простым народом и собирать необходимые сведения через местное население, путешествуя в низовьях на рыбацкой лодке, независимо от маньчжур.
— Христианин Талынь будет вам незаменимым помощником, — благословил викарий маленького маньчжура, сопровождавшего Пьера.
Пасмурным майским утром Ренье распростился с гостеприимным амбанем и со стариком викарием, и неуклюжее судно при попутном ветре, подняв соломенный парус и выпустив из бортов ряды весел, отвалило от базарной пристани. Маньчжуры и католический миссионер пустились в далекий путь.
Город с гнутыми крышами богатых домов и с грязным берегом, застроенным лачугами, быстро поплыл назад. Сампунка оказалась весьма ходким судном; под парусами и по течению она мчалась со скоростью современного парового корабля. Вскоре Сан-Син скрылся за мысом.
Пейзаж становился суровее. Небо хмурилось, и река темнела все более и более…
Теплый южный ветер раскачивал тальники на берегах.
Ренье долго еще смотрел туда, где в туманной мути дождя исчезли последние строения.