Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Гарольд Шлосс. – Отец обменялся рукопожатием с ними обоими, и Тереза вручила ему батон. Он весь просиял, словно это был слиток золота, а Тереза была волхвом. – Я ее отец, – добавил он, что Олив сочла излишним.
Тереза опустилась на колени и с непринужденной ловкостью фокусника извлекла из сумки остро пахнущий твердый овечий сыр, пронизанный веточками розмарина, салями, три мелкие айвы и несколько крупных лимонов. Широким жестом она разложила фрукты на облезлом полу, где они заиграли, как планеты Солнечной системы, в которой она мгновенно стала центром.
– У вас пикник без меня?
В кухонном проеме стояла Сара, дрожа от холода в своей шелковой пижаме, хотя и накинула мужнину летную куртку и натянула самые толстые носки, в которых он выходил на охоту. Никакая после вчерашнего шампанского, привезенного из Парижа, и тяжелого сна, она все равно выглядела как кинозвезда в свободное от работы время.
И реакция, как лишний раз убедилась Олив, была соответствующей. Тереза заморгала, ослепленная копной светлых волос, гламурным блеском, сопровождавшим Сару неотступно. А тем временем Исаак, опустившись на колени, запустил обе руки в сумку. На дне что-то ожило, зашевелилось, и сумка устроила маленький танец.
– Ой! – вырвалось у Олив.
– Не будь такой трусихой, – успокоила ее Сара.
Перехватив испуганный взгляд хозяйской дочки, Тереза улыбнулась, а Олив снова пришла в ярость от того, что ее публично ославили. Исаак вытащил живого цыпленка, который терял перья, плавно оседавшие на пол, и, зажатый в горсти, смешно перебирал голыми лапками. Глазки-бусинки вращались в орбитах, пальцы от страха превратились в коготки. Левой рукой Исаак прижал цыпленка к полу, а тот сдавленно прокудахтал и потянулся обратно в уютную прохладу сумки. Исаак неспешно положил правую руку на птичью шею и, с убаюкивающим курлыканьем сдавив цыпленку горло, одним движением свернул ему шею.
Птица обмякла на человеческой ладони, как туго набитый носок. Исаак снял с цыплячьей шеи одну руку и положил на веранду полуживое существо с потухающими глазами-бусинками, на которые Олив постаралась смотреть холодным взором, да так, чтобы это не прошло для Исаака незамеченным.
– Вот ваша еда на сегодня, – сказала Тереза, обращаясь непосредственно к ней. Трудно сказать, что это было – гостеприимное предложение или приказ.
– Никогда не видела ничего подобного так близко, – отозвалась Сара. Она одарила гостей лучистой улыбкой. – Я Сара Шлосс. А кто вы?
– Цыпленок, подумаешь! – огрызнулась Олив. Исаак Роблес засмеялся, и сердце у нее сжалось.
II
Тереза, собирая с пола приношения, видела, как хозяева направились в дом. Она сюда пришла против своей воли; то, что в них нуждались, было слишком уж очевидно.
– Приехал очередной богатый guiri[29] с женой и дочкой, – сказал Исаак. – Видела бы ты их машину, их сундуки. И граммофон на крыше, привязанный веревками.
– Кто он? – спросила она брата, но ни он, ни другие в деревне подробностей не знали. Ясно было одно: неделю назад в старую финку герцогини наконец-то въехали новые жильцы.
Для богатых иностранцев приезжать в этот уголок южной Испании, вместе со своими акциями и разочарованием городской жизнью, было в порядке вещей. Тереза уже успела поработать на парочку таких семейств. Они добирались сюда через Париж и Тулузу, через Мадрид и Барселону, вооруженные большим запасом масляных красок и романов, – а также пишущими машинками, чтобы сочинять собственные, – с именными чемоданами, которые то и дело падали в дорожную пыль из-за неумения их владельцев управлять местными мулами. Эти богемные миллионеры или, лучше сказать, богемные дети миллионеров из Техаса, Берлина и Лондона мечтали окунуть кисти в краски и раствориться в сьерре, как на своем мольберте, почти не тронутом акварелью. Они приезжали, жили какое-то время, и почти все уезжали обратно.
Уголком глаза Тереза заметила, что Олив в дом не ушла. Мыски ее шерстяных носков были неумело заштопаны – вот уж стыдоба. Люди такого пошиба должны одеваться получше. Олив подошла к ней и опустилась на колени.
– Давайте я вам помогу, – предложила она на корявом испанском, что Терезу удивило. У девушки под ногтями просматривалась зеленая краска. По ее коротким волосам уже плакали ножницы – нерасчесанные, они напоминали шляпку огромного гриба. Когда Олив улыбнулась, Терезу поразило, насколько черты ее лица повторяли материнские, но где-то они дали сбой, и «эхо» получилось резковатым.
– Я еще в пижаме, – сказала Олив, и Тереза не нашлась, что на это ответить. Зачем объяснять очевидное? Она подняла с террасы тушку с болтающейся головой и сунула ее обратно в наплечную сумку.
– Красиво здесь, – продолжила Олив, взвешивая лимон на ладони. – Если верить Бедекеру, то до Северной Африки отсюда рукой подать. «Короли-католики оторвали эти земли от мавританских халифатов. Убийственная жара летом, пробирающий до дрожи холод зимой и необъятное ночное небо круглый год». Наизусть запомнила.
Она выглядела нервной. Когда мать назвала ее трусихой, казалось, что Олив огрызнется, но все жесткие слова остались при ней. В ее руках, во всем теле чувствовался какой-то порыв. Она напоминала Терезе мечущегося зверя, увидевшего, что кто-то приблизился к клетке.
– И давно вы женаты? – Олив снова перешла на испанский.
Тереза с удивлением на нее уставилась.
– Женаты?
Олив нахмурилась.
– Casados… правильно?
Тереза рассмеялась.
– Исаак мой брат, – ответила она на английском.
Олив, покраснев, выдернула из свитера торчащую шерстяную нитку.
– Вот как. А я подумала…
– Нет. У нас… у нас разные матери.
– Понятно. – Олив, похоже, овладела собой. – У вас прекрасный английский.
Тереза деликатно забрала у нее лимон, на который Олив с удивлением посмотрела, словно забыв, что секунду назад держала его в руке.
– В Эскинасе жила американка, у которой я работала. – Тереза решила умолчать о немецкой семье, где она тоже успела поработать; от этой семьи, уехавшей в Берлин всего несколько месяцев назад, у нее осталось рудиментарное знание немецкого языка. Жизнь ее научила не выкладывать сразу все карты. – Ее звали мисс Банетти. Она не говорила по-нашему.
Олив словно проснулась.
– Так вот почему вы здесь? Вы хотите у нас работать? А чем занимается ваш брат?
Тереза пересекла веранду и задержала взгляд на голых деревьях в саду.
– Наш отец, Дон Альфонсо, прислуживает владелице этого дома и земли.
– Она и вправду герцогиня?
– Да. Она из старинной семьи.
– Видимо, она давно не бывала на этой финке. Столько пыли! Ой… я вас ни в чем не обвиняю…