Амбруазина де Модрибур в черном бархатном платье с кружевным воротником сидела перед окном. Темное платье подчеркивало бледность ее лица. У герцогини был вид инфанты-сироты. Сцепив руки на коленях, она, казалось, была погружена в глубокие размышления. Служанки не нарушали ее молчания.

При появлении Анжелики герцогиня живо подняла голову. Движения ее были изысканны, но в них чувствовалась прирожденная импульсивность, по-своему очаровательная, делавшая ее еще более молодой.

— Ах, вы пришли, сударыня, — проговорила она. — Я ожидала вас. Боже! Как я ожидала вас! Наконец-то вы пришли!..

Глаза ее блестели от сдерживаемой радости.

— Вы встали, — сказала Анжелика, — и, надеюсь, оправились от недомогания? Как вы почивали? Но вы еще бледны.

— Это неважно. Я как раз размышляла о том, что слишком докучаю вам и вашему супругу, заняв ваши апартаменты. Отныне я могу уже передвигаться, хотя и чувствую себя совершенно разбитой. Капитан Симон только что сообщил мне, что наш корабль погиб со всем, что было на борту. У меня не осталось никакой надежды. Но, подписав переводные векселя, я смогу, вероятно, найти какой-нибудь корабль, который, наконец, доставит меня с моими девушками в Квебек.

— Не заводите столь поспешно речь об отъезде, сударыня, — произнесла Анжелика, помнившая о планах королевских невест. — И вы, и они еще не вполне выздоровели.

— Тогда, по крайней мере, я не должна более стеснять вас в вашем доме. Меня устроит любая развалюха. Отправляясь в Новую Францию, к числу жертв, которые я принесу Господу нашему, я отнесла и отсутствие удобств. Суровая жизнь меня не страшит.

— Вас поселят рядом с вашими девушками, — успокоила ее Анжелика, — невзирая на ваше стремление к умерщвлению плоти; я прослежу, чтобы вы ни в чем не нуждались.

Услышав, что герцогиня де Модрибур сама высказала желание освободить помещение форта, Анжелика испытала облегчение. Эта молодая женщина, немного странная, тем не менее выказывала прекрасное воспитание, какое каждая знатная девушка получала в монастыре; к тому же, для нее совершенно естественной была мысль о чувствах и благополучии ближнего.

Герцогиня слегка улыбнулась словам Анжелики и показала на бархатное платье:

— Вот еще одно, в чем я, зная вашу любезность, прошу снисхождения. Посмотрите, какую бесцеремонность я себе позволила. Не зная, во что одеться, я одолжила у вас это платье.

— Вы могли бы выбрать туалет, который бы вам больше шел, — вырвалось у Анжелики. — А этот не идет к вашему цвету лица. Вы выглядите монастырской и сиротой.

— Но я и есть монастырка, — возразила герцогиня и вдруг засмеялась, будто ее что-то позабавило, — я ведь уже говорила вам. И я сирота, — добавила она просто, чуть понизив голос.

Анжелика вспомнила, что ей сообщил Жоффрей де Пейрак о браке этой молодой женщины со стариком, и испытала смутные угрызения совести, окрашенные жалостью. Анжелика была, возможно, единственной, кто различил какую-то слабость, что-то детское и изломанное под внешностью уверенной в себе герцогини де Модрибур, слывшей одновременно ученой дамой и трезвой деловой женщиной. Она вновь испытала желание защитить и обогреть Амбруазину, вырвать ее из той суровой жизни, которой она, по-видимому, хила ранее.

— Я подберу вам платье повеселее.

— Нет, прошу вас, — молила та, сложив руки, — позвольте мне, пожалуйста, позвольте мне носить траур по этим бедным людям, которые позапрошлой ночью погибли без причастия. Какое ужасное несчастье! Я все время думаю о них.

И она закрыла лицо руками.

Анжелика не настаивала. Люди, прибывающие из Европы, еще не жили в том ритме, в каком все они привыкли здесь существовать. Она заметила, что, хотя сердца здешних обитателей не затвердели, жизнь обходилась с ними так круто, опасность смерти была делом столь повседневным, что забвение приходило быстро.

Молодые женщины и Петронилья Дамур, казалось, готовы были покинуть комнату по первому же приказанию своей хозяйки. Они навели в спальне полный порядок и идеальную чистоту и выглядели спокойными, оправившимися от тревог и волнений предыдущего дня. Секретарь в очках что-то дописывал, сидя за письменным столом, который обычно служил Жоффрею де Пейраку. Для этого он позаимствовал у хозяев дома белоснежно-белое перо альбатроса, что сразу же не понравилось Анжелике, хотя, по здравом размышлении, у злополучного секретаря, лишенного своего инструмента, просто не было другого выхода. Арман Дако, секретарь герцогини де Модрибур, был человеком неопределенного возраста.. Его легкая полнота и несколько торжественный вид всезнайки вызывали, должно быть, уважение у простых людей. Но Анжелике по какой-то неясной для нее самой причине он был несимпатичен. У нее возникло ощущение, что несмотря на его любезные и добродушные манеры, этот человек не в ладах с самим собой и своим положением. Впрочем, это могло быть именно лишь ощущением. Ведь в любом случае место секретаря высокопоставленной особы, требующее одновременно угодничества и смелости, не способствовало тому, чтобы создать особо выразительную личность.

— Господин Арман подсчитывает наши потери, — пояснила госпожа де Модрибур.

Несмотря на объявленный переезд, она по-прежнему сидела, сцепив руки на коленях, и Анжелика заметила самшитовые четки, переплетавшиеся вокруг ее пальцев.

— Не спрашивал ли меня кто-нибудь из высшего духовенства? — вдруг осведомилась она.

— Здесь? — воскликнула Анжелика. — Но, сударыня, мы здесь живем вдали от городов, ведь я вам уже говорила. Конечно, в Акадии есть несколько странствующих иезуитов, капелланы некоторых колоний или военных фортов…

В ее голове промелькнула какая-то мысль, и она замолчала. Амбруазина де Модрибур живо проговорила:

— Мой духовник написал в Новую Францию и предупредил о моем приезде все церковные власти. Как раз один из них, из Общества Иисуса, должен был быть уже предупрежден, что я потерпела крушение у побережья Мэна, и явиться сюда, дабы мы смогли обрести опору в нашей святой религии.

— Они здесь малочисленны, а расстояния велики, — неопределенно заметила Анжелика. Герцогиня прислушалась.

— Здесь не слышно звона колоколов… — пробормотала она. — Как узнать время?.. Я хотела пойти к мессе, но мен» предупредили, что здесь даже нет церкви.

— Скоро у нас будет часовня. Анжелика была признательна Колену, что благодаря ему она могла, в последний момент, объявить эту новость.

— Как вы можете жить без матери нашей Церкви? — спросила молодая «благодетельница», внимательно смотря на Анжелику с видом простодушного удивления. — Мне сказали, что у вас даже нет капеллана. Значит, все эти люди живут и умирают, как животные, без причастия.

— Тут есть пастор…

— Протестант! — вскричала герцогиня в ужасе, — еретик!.. Это еще серьезнее. Не сказано ли в Библии: «Еретика, после первого и второго вразумления, отвращайся, зная, что таковой развратился и грешит, будучи самоосужден» [10].