Эрика хотела задать еще один вопрос, но заметила, что на террасе появился слуга и пошел к Майлзу, который в этот момент переворачивал мясо на барбекю. Она вспомнила о подарке, что приготовила мужу на Рождество.

Ей хотелось, чтобы в этот раз ее подарок был необычным. Ведь она собиралась дарить его в последнее Рождество второго тысячелетия. И поэтому, прочитав о том, что на продажу выставлены около двадцати тысяч титулов владельцев поместья, она решила, что остановится на этом подарке. Несмотря на то что владение титулом не означало владения землей или того, что новый собственник сможет собирать налоги, люди, покупавшие такой титул, даже американцы, получали право называться лорд или леди поместья. И, хотя эти слова ласкали слух, Эрика знала, что не сможет ужиться ни с каким титулом. Потому что мечтала она только об одном. Однажды, в тысяча девятьсот девяностом году, Майлз прочел заметку о том, что по рекордной цене в двести двадцать восемь тысяч фунтов стерлингов в Стрэтфорде-на-Эйвоне продается землевладельческий титул. Майлз признался тогда, как сильно он хочет получить такое звание. Эрика не забыла слова мужа и стала надеяться, что подобный титул снова будет выставлен на продажу.

Так и произошло. Но, когда она думала о необычном документе, прибывшем из Лондона, в ее голову вползла мысль о том, что она стала небрежно относиться к деньгам. Она все реже вспоминала о тех временах, когда ей с огромным трудом удавалось наскрести тридцать три цента на литр молока.

Ее вдруг охватила непреодолимая тоска по простой жизни. По былым дням. По временам, что были до того, как Майлз превратил компьютерную операционную систему, произведшую в мире технологий настоящий фурор, в состояние ошеломляющих размеров.

В ее голове зазвучали слова, сказанные в то утро Человеком-Койотом: «Разве вы не тянетесь к свету – вы, окруженные темнотой? Разве вы не ищете дорогу домой?» И, осознавая, каким огромным материальным богатством она окружена, Эрика мысленно ответила: «Да, я ищу дорогу домой».

И в следующее мгновение она поняла, что действительно ищет путь к своему дому. И сама поразилась этому откровению, его простоте и в то же время его глубокой истинности.

Но где же был этот дом?

Не здесь, не в плену страсти к материальным ценностям.

Где же тогда?

Дом находится в прошлом, в минувших годах, в том, что существовало еще до… До чего?

Эрику охватило второе откровение, такое ясное и потрясающее, что она резко выдохнула. До войны…

Теперь все прояснилось. Она увидела семя зародившихся внутри нее сомнений.

Эрика поняла, что на самом деле не открыла ничего нового, что она жила с этим долгие годы, точнее, последние тридцать лет, в течение которых заботилась о своей семье, о Майлзе Хэйверзе, человеке, ставшем легендой. Правда открылась ей уже давно, просто Эрика сама же похоронила ее.

Человек, за которого она вышла замуж в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году, за один день до того, как он отправился во Вьетнам, был вовсе не тем человеком, что вернулся позднее.

Эрика знала, что война калечит тысячи жизней. Но каким-то образом она ощущала, что случай с Майлзом был уникальным. Время, которое Майлз провел во Вьетнаме, повлияло на него не так, как на других; когда он вернулся домой, на нем не было ни царапины. Не снились ему и типичные послевоенные кошмары, он не кричал во сне, как другие солдаты, по рассказам их жен. Майлз спал как младенец. Он не нуждался в психологической помощи, не стремился к поддержке товарищей; у него не было психических припадков; он не испытывал депрессии, равно как и чувства вины. По сути, Майлз вернулся с неведомыми ему прежде амбициями и странным оптимизмом, и это тогда несколько встревожило ее.

Он никак не хотел говорить о войне. Он лишь улыбался и говорил, что теперь ощущает в себе силу тигра. Однако теперь, спустя тридцать лет, в течение которых она изгоняла свои тревожные мысли, Эрика все же заставила себя признать, что тогда Майлз изменился кардинальным образом – он вернулся домой жизнерадостным. Впервые с момента окончания войны она спросила себя: «Что же могло так сильно изменить его?»

* * *

Звонок был из Синая.

Когда Зик закончил, Майлз попросил его оставаться на линии, затем нажал кнопку прибора внутренней двусторонней связи. Мужской голос ответил:

– Слушаю, мистер Хэйверз.

– Мистер Ямагучи, отыщите для меня всю информацию об археологе по имени Кэтрин Александер. Где живет, кто ее коллеги, друзья, любовники – все. И поторопитесь. – Он возвратился к разговору с Зиком, отдав тому короткий приказ: – Забудь о Хангерфорде, достань свитки и убедись в том, что доктор Александер никому не разболтала об этом.

Перед тем как снова присоединиться к семейному кругу, Майлз решил посетить одно место, в котором бывал лишь он один и которое находилось под землей: невидимые для посторонних глаз успокаивающие пастельные тона, приглушенный свет, стены, сквозь которые не проникал ни один звук внешнего мира. Это был музей, в котором он хранил свои трофеи, находящиеся в герметичных стеклянных сейфах, в которых поддерживался определенный уровень влажности и интенсивности света, а также были установлены датчики землетрясений и самая современная охранная система.

Хотя Хэйверз никогда не ограничивался лишь предметами, имеющими отношение к религии, ему казалось, что именно они составляют большую часть его коллекции. Он понял, что ценность предмета заключается вовсе не в его возрасте, редкости или количестве инкрустированных драгоценных камней. Если речь шла о предмете религиозного характера, он становился бесценным. Люди обладали одной чертой: больше всего они ценили то, чего не видели.

Он подумал об Эрике, которая последнее время находилась в духовном поиске. Она не была одинока в нем. В последнее время то и дело можно было слышать о религиозных истериях и необъяснимых событиях, относящихся к религиозному миру: явление Марии, плач святых статуй, образ Иисуса на двери гаража. Была вывешена Туринская плащаница, и ее увидело рекордное количество людей, многие из которых клялись, что прежде глаза образа на плащанице были закрыты, а теперь открылись. В Великобритании была созвана армия, чтобы сдерживать людей, съехавшихся отовсюду к Стоунхенджу и разбивших у него палаточные лагеря, установивших дома на колесах и автофургоны в предвкушении катаклизма, который должен был принести с собой Новый год, наступающий через две недели. А какие строились планы! Вечеринки на океанском лайнере «Королева Елизавета Вторая» и на Космической игле в Сиэтле, чудовищные авторалли в Карлсбадских пещерах и Мачу Пичу, чартерные авиарейсы на юг Тихого океана, чтобы люди смогли пролететь между двумя островами, где проходит линия перемены дат, и таким образом получить возможность отпраздновать Новый год дважды. Безумство витало в воздухе, и Майлз получал от этого удовольствие, потому как на безумстве можно было заработать. Особенно на религиозном безумстве.

Однажды он даже развлекался мыслью о «похищении» мощей святого Петра из базилики в Риме, после чего он бы смог потребовать за них выкуп. Майлз с наслаждением размышлял о том, какую цену заплатила бы за их возвращение католическая церковь, самая богатая организация на Земле.