Где-то на лестнице хлопает дверь. Я вздрагиваю. Возьми себя в руки, Бьорн! Их нет, конечно. Они в Исландии. Они не могут быть одновременно в Исландии и Норвегии.

И снова вспоминается остекленевший взгляд преподобного Магнуса, когда я вытаскивал его из купальни. А затем два араба, посетившие мой номер в Рейкьявике.

Тишина заполняет всю квартиру. Что делать? Бежать? Оставаться? Вызвать полицию? «В квартире грабители?» — спросят они. «Не знаю» — отвечу я. «Дверь взломана?» — спросят они. «Нет, — отвечу я, — но у меня неспокойно на душе». Дежурный службы 112 вздохнет и попросит меня позвонить в криминальную полицию, если я обнаружу признаки взлома, с обязательным условием, что при этом будет что-то украдено.

Я распахиваю дверь в кабинет. Ожидаю увидеть все вверх дном. Но нет, все в полном порядке. Точно в таком, как в момент отъезда.

Почти в таком.

Левая сторона клавиатуры компьютера сдвинута на один-два сантиметра к краю письменного стола. А я оставляю ее всегда параллельной краю.

В комнате порядок. Но они положили книгу Лакснесса «Исландский колокол» справа, а не слева от «Лолиты» Набокова. В моем собрании CD с записями «Pink Floyd» они по ошибке поместили «Wish You Were Here» рядом с «Ummagumma». Кроссворд на маленьком стеклянном столике в углу между диванами — где седьмое слово по вертикали не разгадано — лежит вверх ногами. Карандаш для кроссвордов лежит под углом, а не прямо.

Они побывали в спальне, и в кухне, и в тесной, переполненной вещами гардеробной комнате. Я не знаю, нашли они что-нибудь или нет. Я не знаю даже, что они искали.

Выложив все из чемодана и запустив стиральную машину, я вынимаю из холодильника банку пива и опускаюсь на диван.

Я еще не успел открыть банку, как звучит телефонный звонок. Трайн. Он рассказывает, что у него дома и в институте были взломы. К счастью, ничего не нашли. К бронированному подвалу даже не пытались подступиться.

Я прошу его обратиться в полицию и говорю, что нам лучше не общаться по телефону, потому что его могут прослушивать.

Долго копаюсь, прежде чем мне удается открыть банку пива. Я обычно обкусываю ногти, поэтому у меня всегда проблема, как засунуть палец под алюминиевое кольцо. У каждого свои заморочки.

Дрожащей рукой прикладываю банку к губам и начинаю пить.

Я вовсе не герой. Но я упрямый. И я думаю, что всего этого, черт бы их побрал, с меня хватит.

Звоню в полицию. Они там вряд ли поверят хотя бы одному моему слову. Меня переключают на криминальную полицию. Запинаясь, я рассказываю обо всем, что случилось в Исландии, — о преподобном Магнусе, об арабах, об археологических находках. Говорю, что, как мне кажется, кто-то побывал в моей квартире. Слушая себя самого, я представляю себе, как они вписывают слово «психиатрия» в журнале регистрации.

Но происходит нечто неожиданное.

— Ах ты боже мой! — говорит полицейский.

Может быть, он что-то обо мне слышал. Может быть, его ослепили мои регалии и упоминания о Снорри. Даже полицейскому может не хватать немного приключений и драматизма в его скучных буднях.

— Мы пришлем к вам нашего сотрудника, — говорит он четко и решительно.

2

Сотрудника они прислали прямо на загляденье, в юбке чуть ниже колен и облегающем джемпере, который подчеркивал пышную грудь.

В первую секунду я решил, что она хочет мне что-то продать. Но затем замечаю у нее висящее на шнурке полицейское удостоверение.

Зовут ее Рагнхиль, по должности она старший полицейский. Я кипячу воду для растворимого кофе, мы усаживаемся в гостиной. Рассказываю ей обо всем, что случилось в Исландии, о причинах, по которым мне кажется, что у меня был взлом. Она не смеется, не закатывает глаза. Когда я заканчиваю свой рассказ, она обследует дверные рамы и замки. Я говорю, что воры были большими профессионалами. После того как я показал ей все признаки взлома — клавиатуру, книги, CD, кроссворд и карандаш, — она загадочно улыбается и говорит, что я, оказывается, весьма наблюдательный джентльмен.

Несколько позже появляются два сотрудника из их технического отдела, которые тут же обходят всю квартиру со своими метелками и пластиковыми пакетами, собирая улики.

Полицейские работают у меня несколько часов. Ничего не находят. После ухода техников Рагнхиль встает, чтобы попрощаться; мы ни на йоту не продвинулись в нашем деле.

— Как видите, очень мало данных, чтобы мы могли предоставить вам охрану, — говорит она. — Но постарайтесь быть осторожным. — Она протягивает мне визитную карточку со множеством телефонов. Ручкой приписывает на карточку номер мобильного телефона. — Это мой личный. Но только на такой случай — ну, сами знаете.

После ухода Рагнхиль я запираю дверь на замок, потом на цепочку. Отпиваю из банки пиво. Пиво уже выдохлось и стало теплым.

Зазвонил телефон. На этот раз никто ничего не говорит. И тем не менее я услышал чье-то дыхание, прежде чем положили трубку.

Кто-то проверяет, дома ли я.

Втискиваю самый минимум одежды и предметов туалета в сумку и бросаюсь к автомобилю. Есть люди, которые будут долго думать, прежде чем назвать мою Боллу автомобилем. У меня никогда не было потребности украшать себя роскошными автомобилями. Болла — это «Ситроен-2CV». Жестяная банка с мотором от швейной машины. Но в ней есть душа, шарм и синтетическое масло.

На Болле я уезжаю из Грефсена. За мной никто не гонится. Это хорошо, потому что еду я не слишком быстро. Но несомненно, что наблюдение за мной ведется. Они знают, где я нахожусь.

3

Директор института профессор Трюгве Арнтцен — большое дерьмо. Я знаю это точно. Более двадцати пяти лет он является моим отчимом.

После смерти мамы исчезли все и без того хрупкие узы вымученной вежливости и наигранной терпимости.

Профессор заполучил права на маму, причем в весьма подержанном виде, когда папа упал со скалы, на которую его всеми силами заставил взобраться профессор. Мне тогда было двенадцать лет. С того времени я освоил, что пытаться оспаривать закон всемирного тяготения опасно для жизни. Несколько лет тому назад я узнал, что в действительности это папа пытался убить профессора. Потому что у того была любовная связь с моей мамой. Вместо этого жертвой крепления стал папа. Как прав был преподобный Магнус: shit happens!

Мне известны странности профессора. Как, например, то, что он пташка ранняя и приходит на работу рано. Он говорит, что успевает сделать очень много, до того как весь мир проснется. Я спал в своей машине, в подземном паркинге, прямо под камерой слежения.

Профессор пребывает в своем кабинете, когда я стучусь. Увидев меня, он кривит физиономию, как будто кто-то выжал у него во рту лимон:

— Бьорн? Я думал, что ты в Исландии.

— Да, я там был.

Я добросовестно рассказываю ему о главных событиях поездки, о которых он уже, несомненно, знает. Умалчиваю обо всем, что может восприниматься как нарушение правил. Профессор Арнтцен — богоданное воплощение блюстителя правил. Но я сумел довести его до такого состояния, что он позволяет мне спокойно работать «над проектом». Ни один из нас не уточняет, что это за «проект». Он смотрит на меня туманным взглядом и просит периодически докладывать, как обстоят дела.