Как выяснилось, потеря синапсов при болезни Альцгеймера начиналась на самом раннем этапе заболевания. Стивенс и ее коллеги показали, что микроглия уничтожает здоровые синапсы мозга, и в гиппокампе в том числе, задолго до образования амилоидных бляшек и начала нейровоспалительного процесса.

Это открытие – аномальная потеря синапсов задолго до наступления видимых симптомов болезни Альцгеймера – навело Бет на мысль о существовании еще двух возможностей.

Во-первых, если синаптические изменения возникали на таком раннем этапе болезни, то могла ли микроглия иногда обволакивать и уничтожать менее активные синапсы? То есть те нейронные связи, которые проявляли активность, далекую от идеальной. Иными словами, уничтожала ли микроглия менее активные нейронные связи только потому, что они редко срабатывали?

Бет предположила, что при шизофрении и других нейропсихиатрических расстройствах сокращение синапсов может начинаться за годы до проявления симптомов болезни. Эти нейронные связи могли быть помечены для уничтожения по разным причинам: повышенный уровень стрессовых веществ, патогенов и инородных соединений или же обычная пассивность.

Бет обратила внимание на психиатрические расстройства. Она хотела испытать на прочность концепцию, что микроглия занимается нецелесообразным сокращением синапсов в области префронтальной коры во время критических этапов развития, таких как подростковый возраст. Это согласовывалось с работой других исследователей[47], которые продемонстрировали, что количество нейронных связей в префронтальной коре у людей с шизофренией меньше, чем у здоровых[48].

Однако эту теорию нельзя было проверить на животных.

В 2016 году коллега Бет[49], генетик Стивен Макэрролл обнаружил, что повышенный уровень комплементов связан со значительным риском нецелесообразного уничтожения синапсов и с развитием шизофрении. Это привело к сотрудничеству между Стивенс, Макэрроллом и еще одним их коллегой, гарвардским иммунологом Майклом Кэрроллом. Они пытались соединить генетические открытия и механизм сокращения синапсов, который Стивенс исследовала у мышей.

Была ли микроглия и на этот раз пресловутой злодейкой, уничтожающей помеченные комплементами синапсы? Это казалось весьма вероятным.

– Только представьте, что случилось бы, если бы мы могли продемонстрировать на примере нейропсихиатрических заболеваний, что потеря синапсов происходит на очень раннем этапе, и точно определили бы его начало! – с оптимизмом говорит Бет. – Мы могли бы заглянуть в мозг с виду здорового подростка, увидеть массовое исчезновение синапсов в возрасте десяти или двенадцати лет и помочь ему за годы до появления симптомов психиатрического заболевания. Или возьмем болезнь Альцгеймера, – продолжает она. – Вы хотели бы знать, что теряете синапсы за двадцать лет до развития симптомов?

– Разумеется, – говорю я.

– Я бы точно хотела знать об этом; тогда я бы предприняла любые меры, чтобы сохранить эти синапсы! – восклицает она. – Понимаете, если мы сможем поймать этот процесс в самом начале, то больше не будем забывать, куда положили ключи, а годы спустя не начнем забывать имена наших родителей!

Я думаю о таких пациентах, как Кэти, которая уже страдает несколькими психиатрическими расстройствами, а ее бабушка Эллис в шестьдесят лет столкнулась с болезнью Альцгеймера.

В 2018 году бет была названа «Исследователем года» в номинации Медицинского института имени Говарда Хьюза – это одно из самых престижных научных званий. Она получила грант в 20 миллионов долларов на исследование вклада микроглии в развитие ряда заболеваний, которые разрушают человеческие жизни, и на их профилактику.

На полке над столом Бет среди фотографий, наград и кофейных кружек стоит набор из четырех пивных бокалов ручной работы. Их изготовили коллеги из ее группы для лучшей дегустации «микроглиального» пива, которое варят прямо здесь, в ее лаборатории. На каждом бокале изящным почерком выведены слова: «Микроглиаль: попробуй вкус ответственности».

Большой вопрос: могут ли врачи и ученые найти такие способы, чтобы микроглия поглощала только ненужные синапсы и нейронные клетки мозга? Как сделать так, чтобы мы сохраняли все синапсы, которые позволяют нам вести здоровую и счастливую жизнь?

Лайла Шэн, моя подруга (та самая, которая однажды нечаянно оставила малыша на площадке детского сада, когда привела страшего сына в группу) вышла вместе со мной на прогулку в парк. Ей немного больше пятидесяти лет, и в ее темных волосах есть длинная, элегантная серебристая прядь, спускающаяся от левого виска на плечо. После десяти лет жизни с болезнью Крона, синдромом дефицита внимания и обсессивно-компульсивным расстройством Лайла до сих пор старается найти приемлемый статус-кво. Ритм ее жизни время от времени нарушается внезапной госпитализацией, а в некоторые дни она чувствует себя настолько рассеянной и забывчивой, что «это становится немного пугающим».

– Я могу как-то жить в таком состоянии, – говорит она, когда нас обгоняет группа бегунов трусцой. Мы сами не можем позволить себе такое удовольствие из-за ограниченной подвижности в результате аутоиммунных заболеваний. – Но что со мной случится, если в следующие десять лет я буду становиться еще забывчивее?

Подобная тревога ежедневно посещает ее, – каждый раз, когда она пытается вспомнить что-то важное. Тем не менее это не главная причина нынешнего беспокойства Лайлы.

– В данный момент меня больше всего беспокоит то, как мои проблемы со здоровьем сказываются на сыновьях, – объясняет она.

Она тревожится из-за того, что ее хронические недуги лишат их счастливого детства и разрушат ощущение благополучия. Джейсону, младшему сыну Лайлы, теперь исполнилось одиннадцать лет. С раннего детства он видел, как его мать время от времени исчезала из дома и проводила несколько суток в больнице (она лечилась от воспалительного кишечного заболевания). Она часто забывала о каких-то событиях, что приводило к пропущенным бейсбольным тренировкам и опозданию на уроки. Она часто сбивалась с пути, когда ехала на автомобиле.