У основания стены, в узком пространстве за плинтусом, среди давно пожелтевших, обглоданных мышами бумаг, на которых тем не менее еще можно было различить странные каббалистические рисунки и знаки, среди жутких орудий смерти и уничтожения – коротких ножей и кинжалов, заржавевших скорее от крови, чем от сырости, лежали маленькие черепа и кости как минимум троих детей!

Я далеко не сразу поверил собственным глазам: выходит, все эти пустые нелепые бредни, которых я накануне вдоволь наслушался у Ахава Хопкинса, не были столь уж нелепыми и пустыми? За один-единственный миг я понял очень многое. Итак: при жизни моего прадеда в окрестностях усадьбы с удивительным постоянством бесследно исчезали дети; его подозревали в черной магии и колдовстве, в исполнении тайных сатанинских обрядов, составной частью которых было жертвоприношение невинных младенцев, – и вот здесь, в стенах дома, я нахожу неоспоримые доказательства, подтверждающие правоту тех, кто обвинял его в нечестивых и гнусных деяниях.

Выйдя наконец из состояния шока, я понял, что мне надлежит действовать как можно быстрее. Если об этом открытии станет известно в округе, мое дальнейшее пребывание здесь превратится в нескончаемую травлю – об этом уж позаботятся все чадолюбивые и богобоязненные соседи. Оставив колебания, я бросился в свою комнату, схватил первую попавшуюся картонную коробку, вернулся к пролому и тщательно собрал в нее все, что мне удалось найти, вплоть до мельчайшей косточки. Затем я перенес этот страшный груз в наш фамильный склеп и высыпал кости в пустую нишу, некогда хранившую в себе тело Джедедии Пибоди. По счастью, хрупкие детские черепа в процессе транспортировки раскрошились на мелкие осколки, так что со стороны все это теперь смотрелось лишь как полуистлевшая груда останков давным-давно умершего человека, и только специальная экспертиза могла бы установить происхождение костей – экспертиза, необходимость которой в данном случае вряд ли кому могла прийти в голову. Таким образом, я успел уничтожить улики и был готов отрицать как досужий вымысел или как обман зрения все, что бы ни наговорили рабочие архитектору. Впрочем, на сей счет я беспокоился зря, ибо насмерть перепуганные поляки так и не открыли ему настоящую причину своего бегства из усадьбы.

Между тем я не стал ждать приезда архитектора, чтобы узнать от него все эти подробности, – в конце концов, такого рода происшествия должны были больше волновать его, чем меня, поскольку наем работников для усадьбы значился в условиях заключенного с ним контракта, – но, следуя неизвестно откуда возникшему инстинктивному побуждению, отправился наверх в тайную комнату, прихватив с собой мощный электрический фонарь и твердо вознамерившись раз и навсегда покончить со всеми загадками этого дома. Долго искать мне не пришлось: едва луч света упал в открывшийся проем двери, как по спине моей пробежал холодок, – на полу рядом со следами, оставленными мной и архитектором во время нашего первого краткого визита, были отчетливо видны иные, еще более свежие следы; стало быть, некто – или нечто – посещал эту комнату совсем недавно, уже после нас. Следы были хорошо различимы, и мне не составило труда определить, что одни из них принадлежали босым ногам человека, а другие – я совершенно уверен – кошачьим лапам. Но наибольшее впечатление на меня произвел даже не сам факт чьего-то тайного присутствия, а то, что следы брали начало из северо-восточного угла комнаты, где, учитывая ее уродливо-абсурдную геометрию, не было достаточно пространства для передвижения не только человека, но даже и кота – под таким наклоном сходились в этом месте пол и крыша. И все же именно здесь, судя по следам, эти двое впервые появились в комнате. Отсюда следы вели уже к черному столу, на котором я обнаружил последнее и самое жуткое свидетельство их пребывания; причем, увлекшись изучением следов, я заметил его лишь тогда, когда уже в буквальном смысле ткнулся в стол носом.

Поверхность стола была покрыта еще не засохшими пятнами какой-то темной жидкости. Небольшая – около трех футов диаметром – лужа этой жидкости скопилась и на полу; рядом с нею в пыли была видна отметина, оставленная не то валявшимся здесь котом, не то куклой или еще каким свертком. Я направил туда луч фонаря, пытаясь определить, что же это такое, затем посветил на потолок в надежде обнаружить дыру, через которую могли бы проникнуть капли дождя, но тут же вспомнил, что со времени моего первого прихода в эту комнату дождей не было вообще. После этого я опустил в лужицу указательный палец и поднес его к свету – жидкость была красной, как кровь, – и одновременно я понял, что ничем иным, кроме крови, она и не могла быть. Каким образом оказалась она в этом месте, я боялся даже предполагать.

К тому времени в голове моей теснилось множество самых ужасных догадок, но я пока не мог свести их к одному логическому заключению. Чувствуя, что здесь мне больше делать нечего, я задержался у стола еще на пару секунд лишь для того, чтобы прихватить с собой несколько толстых старинных книг и лежавшую чуть в стороне рукопись, и со всем этим быстро отступил из комнаты, пугавшей и подавлявшей меня своими немыслимыми изломами стен и демонической игрой светотени меж нависающих потолочных выступов. Очутившись наконец в более прозаической обстановке, я почти бегом направился в обжитую часть дома, прижимая к груди свою ношу и испытывая вместе со страхом нечто похожее на чувство вины.

Удивительно, но, едва открыв принесенные книги, я пришел к убеждению, что каким-то образом уже знаком с их содержанием. И это притом что я никогда ранее их не видел и даже не имел понятия о существовании трудов с такими названиями, как «Malleus Maleficarum» или «Daemonialitas» некоего Синистрари. Все они имели самое непосредственное отношение к черной магии и колдовству и содержали огромное количество разных древних легенд и магических заклинаний, обстоятельных описаний уничтожения колдунов и ведьм путем их сожжения, а равно описаний средств и способов перемещения нечистой силы, «среди коих наиболее частым является телесное перемещение из одного места в другое… в окружении бесовских призраков и фантомов, обыкновенно, как сами ведьмы в том признаются, посредством езды под покровом ночи верхом на зверях и чудищах самого невероятного обличья… либо просто ступая пешком по воздуху, выходя из невидимых глазу отверстий, созданных и существующих исключительно для их пользы и недоступных никому другому. Сатана собственнолично обволакивает сонными грезами душу человека, которым он пожелает завладеть, и направляет ее блуждать по одному ему ведомым адским путям… Они пользуются особой мазью, изготовленной по дьявольским рецептам и наставлениям из крови убиенных ими младенцев, каковой мазью они покрывают метловище или стул, обычно служащие им как орудия для перемещения; совершив указанное действо, они сей же час, будь то день или ночь, поднимаются в воздух, по желанию своему становясь недоступными для людских взоров либо же смущая оные зрелищем сего бесовского наваждения». Я не стал читать дальше и, отложив эту книгу в сторону, взялся за Синистрари.

Почти сразу же мне на глаза попался следующий отрывок: «Promittunt Diabolo statis temporibus sarificia, et oblaciones; singulis quindecim diebus, vel singulo mense saltem, necem alicijus infantis, aut mortale veneficium, et singulis hebdomadis alia mala tes, incendia, mortem animalium…»[1]; далее подробно излагалось, как ведьмы и колдуны в назначенное время осуществляют ритуальные убийства детей или иные магические обряды, связанные с принесением человеческих жертв. Одно только чтение этих строк наполнило мою душу неописуемым смятением и тревогой, так что я оказался уже не в состоянии достаточно внимательно ознакомиться с остальными книгами, ограничившись лишь прочтением их названий – там были «Vitae sophistrarum» Евнапия, «De Natura Daemonum» Ананиа, «Fuga Satanae» Стампы, «Discours des Sorciers» Боге и один неозаглавленный труд Олауса Магнуса. Обложки всех томов были обтянуты гладким черным материалом, который, как я определил уже позднее, был не чем иным, как человеческой кожей.