Дом разделили на две половины — мужскую и женскую. В одной комнате поселились Остап Игнатьевич с Сергеем и Тимкой, во второй, которая поменьше, Арина Федоровна и Татьяна. Вскоре после приезда Круглова была назначена главным инженером шахты.

С приездом Арины Федоровны в квартире стало по-домашнему хлопотно и шумно. Раньше всех уходили на работу Остап Игнатьевич, затем Сергей и Татьяна. В обязанности Арины Федоровны входило стряпать еду и постоять час-другой в очереди за продуктами.

Когда, бывало, Сергей или Татьяна забегали домой поесть, то редко заставали мать. По обыкновению, на столе стояла завернутая в теплый шалевый платок кастрюля с картошкой в мундирах или супом из пшеничной крупы и рядом записка: «Ешьте, я ушла…» Когда ушла, по какому делу, никому в доме не надо было объяснять. Ясно было: ушла по делу. А дел у Арины Федоровны с каждым днем становилось все больше.

Потомственная горнячка, она была из тех редких женщин, в которых любая беда, постигшая окружающих ее людей и ее самую, никогда не приводит в уныние, а лишь возбуждает энергию. Еще до революции и в трудные годы первых пятилеток она работала наравне с мужчинами откатчицей, насыпщицей породы и даже забойщиком. Когда мужа привалило в шахте, это несчастье как-то даже укрепило ее, удвоило ее силы. Вскоре о ней говорили как о лучшей стахановке-общественнице. Работая в шахте, она возглавила санитарную комиссию домохозяек-активисток по благоустройству рабочих поселков, общежитий. Группа энергичных бывалых женщин совершали «налеты» на столовые, буфеты, магазины, проверяли, контролировали, наводили законность и порядок. За внимание к горнякам, за душевную заботу о них ее стали называть матерью.

Возвращаясь из Караганды, Арина Федоровна знала, что немцы много бед натворили на родной земле, но то, что увидела, превзошло все ее ожидания. В дороге она часами простаивала у раскрытой двери товарного вагона. Перед ее глазами проносились развалины станций, разрушенные города и заводы, заросшие бурьяном необозримые поля. И ее родной поселок не обошла война. Коммунар лежал в пепелищах и развалинах. В первый же день приезда она побывала в квартирах, в землянках. Многих прежних своих знакомых Арина Федоровна узнавала с трудом. Поблекли, состарились молодые женщины и даже девушки. Все ходили в заштопанной рвани.

В старом заброшенном бараке, служившем до войны хозяйственным складом, теперь жили бессемейные женщины и девушки. В нем ни коврика, ни цветов, ни зеркала, без чего прежде трудно было представить рабочее жилье. И она вспомнила прежние годы, когда созданные ею бригады домохозяек-активисток благоустраивали рабочие поселки, создавали уют в общежитиях. Но теперь не было домохозяек. Все женщины были заняты работой. И все же ей удалось уговорить некоторых солдаток, и они пошли по квартирам, собрали простыни, наволочки, скатерки. Когда все это принесли в общежитие, обитательницы его ахнули от удивления: где раздобыли столько добра! Вскоре в поселке появилась и свой библиотека. Стоило Арине Федоровне поговорить с Тимкой, как уже на другой день он с группой школьников обошел все дворы и собрал много разных книг. Ребята находили их на чердаках, в сараях. Во время оккупации людям было не до книг.

Арина Федоровна чуть ли не каждый день бывала у начальника шахты, об одном просила, другое требовала.

— Зима не за горами, а школа — одни развалины. Копошатся в них бабы и ребятишки. А что толку?.. Подбрось двух-трех каменщиков.

Шугай вздыхал. Арина Федоровна хорошо понимала, как трудно приходится начальнику шахты. Разных дел — пропасть, а умелых рук не хватает, и взять их негде. Нет и строительного материала. Куда ни кинься — гвоздя не раздобудешь, не говоря уж об оконном стекле, кирпиче или шифере. Но никто не сидел без дела. Люди допоздна, словно муравьи у разоренного гнезда, копошились на шахте, у своих жилищ, благоустраивались, как могли. Не зимовать же под открытым небом. Но нельзя оставаться без школы, без дома для сирот, а их немало. Пока не похолодало, детишек раскрепили по чужим семьям. А нагрянет зима, тогда как быть? Кто за ними присмотрит, если с утра до позднего вечера все заняты на работе?

Шугай терпеливо выслушивал Арину Федоровну, мучительно думая, как все же уважить ее просьбе. А знал: уважить надо, без школы, без детского дома никак не обойтись.

— Ладно, мать, — словно решившись на невозможное, наконец говорил он. — На худой конец одного каменщика выделю, сорву с самого что ни на есть важного объекта. Но учти: как только сколотит добрую бригаду, сейчас же заберу обратно.

Теперь, когда на строительство пришел опытный каменщик, сколотил бригаду из женщин и подростков, не хватало камня, глины, песка. Договорились, пока совсем не испортилась погода, возить строительный материал из заброшенного степного карьера. Мобилизовали местный транспорт: тачки, тележки, возки. Одни были на колесах, снятых с лобогреек, другие на деревянных, ошинованных и неошинованных. Встречались и на резиновом ходу — на скатах от мотоциклов, легкие, бесшумные. Их называли в шутку «лихачами». Весь этот разноликий, поистине всенародный транспорт еще совсем недавно колесил по дорогам и проселкам Украины. И теперь, после освобождения, продолжал нести свою безотказную службу. Ни свет ни заря тачечники — женщины, старики, дети выстраивались в длинную вереницу вдоль улицы. Обоз до позднего вечера, при любой погоде — в жару и слякоть — двигался от шахты к каменному карьеру и обратно.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Королев во время работы иногда хватался за раненую руку и, чтоб унять боль, с минуту топтался на месте. Было обидно, что он, в общем-то здоровый человек, не может, как другие, выполнять тяжелую физическую работу.

Шугай не раз говорил ему, чтоб не брался не за свое дело, берег руку. Но сидеть без дела не было сил. В поселке и на шахте от зари до зари люди что-нибудь да делали. Не мог же он, в самом деле, оставаться сторонним наблюдателем. И Королев, насколько хватало сил, работал, иногда подпрягался к тачке, видя, как тяжело ее, груженную камнем, тащить ребятишкам и женщинам. На шахте называли Королева парторгом, хотя он пока еще не был избран им. Когда несколько дней тому назад на «Коммунар» заехал управляющий трестом Чернобай и Шугай представил ему Королева как парторга, тот даже не удивился, только спросил, сколько коммунистов на шахте. Их было всего пять человек. Чернобай передернул бровями, маловато, мол, и сказал, что избрание парторга — формальная сторона дела. Горком не будет с этим тянуть, а без руководства шахту оставлять нельзя, иначе скоро не жди угля.

Королев почти никогда не успевал сделать