Он со вздохом закрыл журнал. Он-то, с его жутким опытом, приобретенным в прошлогоднем расследовании, – он, возможно, и нашел бы ответы. Шарко отложил журнал и спросил, показывая на компьютер:

– А на какие сайты в Интернете она заходила чаще всего?

Леваллуа отложил фотографию, покачал головой:

– Никаких закладок, никакой истории, то есть не определишь предпочтений среди сайтов, все куки стерты или их прием был отключен изначально. И в почте ничего интересного. Надо будет обратиться к ее провайдеру: вдруг да удастся установить, куда она в Сети заходила и какие у нее вообще имелись контакты.

Шарко заметил, что везде – и в частности, на подставке с картой полушарий – сохранились какие-то чуть клейкие следы. Похоже, что отсюда оторвали цветные листочки с записями. И оторвал их наверняка убийца.

Следующим объектом, на котором застрял взгляд комиссара, была стойка с дисками.

– Меня бы сильно удивило, если бы оказалось, что Ева Лутц не сохраняла на дисках самое важное из того, что у нее было в компьютере.

– Я уже это проглядел, ну и если копии хоть каких-нибудь данных раньше были, теперь их в любом случае нет.

– Надо, чтобы сюда пришли криминалисты, осмотрели все как следует и проверили всю технику.

Тут на мобильник Леваллуа кто-то позвонил, он поговорил несколько минут, а отключив сотовый, сказал Шарко:

– Две новости. Первая не имеет никакого отношения к этому делу – она насчет трупа в Венсенском лесу, трупа некоего Фредерика Юро. Наш шеф просил тебе передать, что твой бывший начальник хочет видеть тебя в своем кабинете как можно скорее. Прямо сейчас.

– Меня? Ну-ну… а вторая?

– Робийяр справился в картотеке полицейского управления, и оказалось, что меньше месяца назад Ева Лутц запрашивала справку об отсутствии у нее судимостей, кстати, ее досье криминалистического учета и впрямь пустое. Эта справка была ей нужна, чтобы получить разрешение посещать пенитенциарные учреждения.

– Тюрьмы?

– Ну да, она приложила список по меньшей мере из десяти. Можно подумать, наша жертва собиралась объехать чуть ли не всю Францию с единственной целью: встретиться с разными заключенными. А отсюда вопрос: зачем бы исследовательнице, наблюдающей за обезьянами, добровольно погружаться в тюремный ад? Что она там забыла?

В понедельник с утра Люси занялась сборами в Вивонн близ Пуатье. Она бросила в рюкзак кое-какую одежду и несколько бутылочек воды, потом сняла упаковку с нового мобильника и показала телефон матери:

– Купила для Жюльетты. Если она будет постоянно носить его в ранце, я всегда ее найду. Да знаю я, что она еще маленькая, но сама она не сможет звонить: это такая специальная опция, благодаря которой… которой я в любую минуту смогу узнать, где она находится. Всегда буду рядом с дочкой. Что ты об этом думаешь?

Мари Энебель не ответила. Она сидела на диване, нахмурившись, держа руки между коленями. В течение последнего года она так часто приходила в квартиру дочери, что квартира эта, можно сказать, стала ее вторым домом, и Люси даже превратила свой кабинет в спальню матери. По телевизору передавали какие-то музыкальные клипы. Мари встала, выключила телевизор и сказала очень серьезно:

– Люси, ради бога, не впутывайся в это дело, хватит с тебя и тех бед, какие уже случились. Не надо ездить в эту тюрьму, не надо ходить на похороны этой мрази. Тебе станет только хуже, ты же помнишь, доктор сказал, что нужно отвлечься, подальше отойти от… от всего такого.

– Плевала я на то, что сказал доктор! У меня нет выбора.

– Конечно же есть. Есть выбор.

Мари Энебель прекрасно понимала, чем кончится затея дочери. Если она поедет туда, откроются старые раны, Люси придется лицом к лицу столкнуться со злом, посмотреть ему в глаза, и она снова станет искать ответ на вопросы, ответов на которые не существует.

После долгого раздумья Мари, сцепив до боли руки, все-таки решилась:

– Мне нужно кое-что тебе сказать.

– Не сейчас, мама. Сейчас я пойду к Цитадели – погуляю с Кларком и Жюльеттой.

Встревоженная Мари провела рукой по лицу.

– Это связано с историей нашей семьи, с тем, как у нас было с двойнями…

Вот тут Люси заинтересовалась и, убедившись, что Жюльетта не собирается выходить из детской, подошла к матери:

– А как у нас было с двойнями?

Мари закусила губу, осмотрела свои ногти, она словно боялась поднять глаза на дочь. Потом усадила Люси рядом с собой.

– Понимаешь, после того, что случилось, я стала общаться с одним человеком…

– С мужчиной?

– Нет, с женщиной. Она одновременно специалист по генеалогии и психотерапии и работает в основном над разрешением конфликтов, связанных с генными мутациями. Психогенеалогия – так называется ее наука. И мне бы хотелось, чтобы ты сходила со мной хотя бы на один сеанс.

Люси почувствовала, что кровь бросилась ей в лицо: вот только этого ей не хватало!

– Еще один мозгоправ? Почему ты не сказала раньше?

– Люси, пожалуйста! Мне и сейчас было трудно заговорить с тобой об этом.

Дочь решительно покачала головой:

– Можешь делать все, что тебе угодно, но на меня не рассчитывай: меня и так уже достали психиатры!

– Ты не поняла, она не психиатр. Она помогает нам увидеть… разглядеть наше прошлое, разобраться в отношениях с нашими предками. В кровных узах.

Мари опустила голову, словно она налилась свинцом, и на одном дыхании выпалила:

– У меня тоже была сестра-близнец.

Люси показалось, что ее ударили в солнечное сплетение, у нее сразу перехватило дыхание, и она отпрянула.

– Сестра… сестра-близнец?!

– Да. Ее звали Франс. В июне пятидесятого она появилась на свет первой. Это было в родильном отделении больницы Льевена.

Комок в горле не дал Люси ответить. Мать почти никогда не рассказывала о своем прошлом, о своей юности – она словно бы заперла все это в старом сундуке, ключ от которого сразу же потеряла. Люси мало что знала о собственной семье, о своих предках. Все эти души, все эти тела рассеялись в пространстве, как горсточка пыли.

– Когда… когда случилась трагедия, нам было по четыре года. Мы еще жили в Калонне… Помнишь фотографии старого дома бабушки и дедушки, Люси?

Люси молча кивнула. Разумеется, она помнила. Маленький кирпичный домик в шахтерском поселке. Печка, которую топили углем, пестренькие плитки пола, здоровенный таз – в нем все члены семьи купались по очереди… Дедушка был шахтером, а бабушка, стоя на краю черного колодца, раздавала лампочки тем, кого недра этого колодца поглощали каждый день ровно в шесть утра. Рабочие люди. Люси была с ними едва знакома: обоих слишком рано унесла болезнь всех, кто глотает угольную пыль.