Здание городской ратуши, построенное в готическом стиле

Были и другие плакаты. Вот еще один вопиющий пример. Очевидец вспоминал: «Меня потрясла смерть бургомистра города Брокау, Бруно Курцбаха. Из текста объявления мы узнали, что тот 26 января оставил свой пост. Как выяснилось на допросе, он из соображений безопасности хотел перевезти свою семью в Штригау. Из Штригау он по телефону связался с Бреслау, чтобы выяснить: являются ли правдивыми слухи о том, что Брокау был занят русскими. Поскольку с городом не было никакой связи, он посчитал, что тот был захвачен неприятелем. Сам Курцбах полагал своим долгом сообщить в земельный совет открыто о том, что он ожидает дальнейших распоряжений в Штригау. Затем последовали обвинения в том, что бургомистр оставил город на произвол судьбы. Как итог, он был расстрелян по приказу гауляйтера». Нередко должностных лиц расстреливали даже за то, что они покидали свою резиденцию. Стоило оказаться за пределами своего места жительства, как человек уже считался трусом и дезертиром.

Впрочем, были и вовсе удивительные случаи. Об одном из них вспоминал Эрнст Хорниг. О нем ему рассказала уже после капитуляции одна из молодых прихожанок храма Святой Варвары. Ее младший брат, которому только исполнилось 16 лет, был расстрелян по пресловутым «законам военного времени». Сам мальчик наотрез отказался идти добровольцем в Фольксштурм. Когда к нему на улице обратился какой-то фанатично настроенный рабочий, почему тот не был в рядах народного ополчения, то подросток ответил: «Может, именно благодаря мне Адольф так и не выиграет войны». Рабочий доложил об этом случае «куда следует», и на следующий день мальчишку расстреляли.

Если говорить об общих настроениях жителей Бреслау, то они с ужасом и отвращением думали об этих расстрелах. Подобное отношение распространялось и на партийные структуры. С одной стороны, низовым структурам НСДАП, конечно же, нельзя было отказать в некоторой заботе о населении в окруженном городе, но, с другой стороны, жители были недовольны жесткими мерами, когда к рискованным работам в принудительном порядке привлекали женщин и детей. В итоге настроения, господствовавшие в обществе, по мнению Эрнста Хорнига, были направлены против гауляйтера и местного партийного руководства. Излишняя жестокость честолюбивого гауляйтера стала очевидной всем, когда появилось очередное объявление: «Тот, кто присваивает себе собственность эвакуированных народных товарищей, должен быть казнен как грабитель и мародер. Этот принцип, продиктованный военным временем, был применен к двум женщинам».

В дни, когда существовала реальная опасность прорыва советских войск в Бреслау с севера, Хуго Эртунг записал в своем дневнике: «30 января. Плохие известия прибывают от юнкеров из военного училища. Они несут большие потери. Кроме этого, многие из них рискуют бы обмороженными. Мальчишек посылают на заснеженные позиции в полуботинках». Собственно, в те дни болели не только молодые юнкера. Именно в эти дни с воспалением легких свалился генерал Краузе.

В последние дни января произошло еще одно событие. В доме Эрнста Хорнига появился эсэсовский офицер. Он объявил евангелическому священнику, что должен передать приказ рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Согласно этому приказу все священники города Бреслау должны были покинуть его в течение 24 часов. Сам Хорниг стал возражать. Он объяснял, что мог бы принять данное указание только к сведению. Эсэсовский офицер не стал в ответ ни возражать, ни угрожать. Сам Хорниг подчеркивал в своих мемуарах, что у него сложилось впечатление, что эсэсовский чин прибыл из Берлина только для того, чтобы озвучить приказ, но его мало волновало исполнение оного. Кроме этого, оставление города было небезопасным занятием. Священников могли, подобно расстрелянным чиновникам, принять за «дезертиров». В итоге делегация от католиков и евангелистов направилась к Ханке. Гауляйтер подчеркнул, что впервые слышит о подобном приказе Гиммлера. После долгих переговоров с представителями партийных органов и местной структурой гестапо было решено, что оставаться в городе или нет было личным волеизъявлением каждого священника.

Между тем жители Бреслау стали выражать немалую обеспокоенность тем, что над городом повисла угроза полного окружения. О серьезности положения говорили даже сводки Верховного командования Вермахта. В документе от 4 февраля сообщалось следующее: «6-я русская армия занимает позиции широким фронтом от Гляйвица до Вальденбурга. Можно ожидать, что Бреслау будет взят в клещи». Теперь об угрозе блокады заговорили буквально все. О критическом положении крепости писалось даже в заявлениях местной партийной организации и комендатуры. 6 февраля, после длительных проволочек, появилось воззвание гауляйтера. «Жители и жительницы Бреслау! Вновь и вновь мы видим на вокзалах и выездных дорогах, что из Бреслау эвакуируются народные товарищи, которые несут свои вещи. Так как в первую очередь должны вывозиться семьи с детьми, то возвратившиеся в город за своими вещами более не смогут эвакуироваться по железной дороге. Органы власти получили распоряжение задерживать всех, кто без документов, удостоверяющих личность, пытается пешком покинуть город».

Вопреки всем заявлениям, сделанным уже после войны, прежнее военное командование крепости не уделяло должного внимания эвакуации гражданского населения. По этой причине новый комендант крепости генерал-майор Ганс фон Альфен 7 февраля подписал приказ: «Все женщины с детьми, а также женщины старше 40 лет должны покинуть Бреслау». «Силезская ежедневная газета», являвшаяся единственным местным официальным органом НСДАП, 9 февраля опубликовала новый, весьма длинный приказ коменданта крепости. В нем сообщалось в том числе о причинах его появления: «Согласно приказу я сменил на посту коменданта крепости заболевшего генерал-майора Краузе». Далее приводился текст приказа, который фон Альфен получил 26 января 1945 года. Комендант крепости взывал «к чувству собственного достоинства и совести каждого служащего Вермахта». Показательно, что генерал обрушился с критикой «на старую немецкую ошибку и болезненную склонность к бюрократизму и бумажной волоките, от чего надлежало избавиться как можно скорее». В качестве главной мысли в приказе-обращении прозвучал призыв: «Сохранять стойкость и силу веры, а также не позволять себя смущать неблагоприятными сообщениями о положении города и действиях противника». Фон Альфен также призывал не задаваться вопросом о том, может ли следование приказам привести к смерти, а спросить себя: «Как я выполню порученное мне задание?» Генерал даже привел известные слова Фихте: «Ты должен думать о будущем Германии, о возрождении твоего народа. Не позволяй происходящему вокруг лишить тебя веры. Ты должен поступать так, как если бы от твоих действий и от тебя лично зависела судьба всего дела». Как видно из стилистики, этот приказ был обращен в первую очередь к частям Вермахта и Фольксштурму. Собственно, он был адресован к 40 тысячам плохо вооруженных солдат и фольксштурмистов. Но не стоит слишком сильно корить фон Альфена, не надо забывать о том, что в это время командующим группой армий «Центр» был Шёрнер, который наводил ужас на всех подчиненных. Именно он стал активно применять расстрелы для отступающих солдат.