Шлёп-шлёп. Отвратительный метроном звучит в ушах мужчины. Ваня в очередной раз пытается забраться в кресло. У него почти получилось. Он вцепился в лакированные прутья мёртвой хваткой и повис на спинке, словно утопающий на надувном круге.

Открывшееся его взгляду зрелище он уже видел и, к сожалению, наяву. Неужели опять? Насколько ещё хватит его рассудка?

Кошмары разные, а финал один. Теперь он видит, о да!

Чёрная лошадь, тряся лоснящейся гривой, бьёт передним копытом, но не по грязи. Среди смятых колосьев, в позе Витрувианского человека, лежит распростёртое тело Сони. Шлёп-шлёп. Лошадь отбивала страшный ритм там, где некогда было лицо женщины. Шлёп-шлёп. Рука с разбитыми костяшками пальцев сжимает чёрный стек, левая нога вздрагивает с каждым ударом копыта, попадая в ужасный такт. Шлёп-шлёп.

Ваня вопит от собственного бессилия. Лицо Сони напоминает кровавую тыквенную кашу. Там, где была голова, теперь даже не угадываются очертания черепа. Липкие, мокрые от крови волосы обвили куски бордовой плоти, прилипли к белеющему мясу, а может, это обломки костей?

Внезапно свет меркнет. Некогда ясное небо затягивают клубящиеся, свинцовые облака. Со страшной силой налетает ветер, прижимая теперь ставшие кроваво-красными колосья к земле. Ваня видит, как на налитых багрянцем злаках выступают бисеринки крови. Тяжёлые, липкие капли стекают по стеблям — поят Землю.

Его зовут по имени. Ваня оборачивается. В десятке метров от него, по пояс в кровавых злаках, стоит обнажённая Алёна. Молочная кожа с прожилками голубых вен контрастирует с багряной юдолью. Слипшиеся от крови светлые волосы частично скрывают небольшую грудь. Широко посаженные глаза цвета сырой нефти буравят мужчину. Алёна или то, что выглядит как Алёна, явно равнодушна к разыгравшейся драме. Ваня знает — она не живая. Живые так не выглядят! Девушка заискивающе зовёт его по имени, слегка наклоняет голову набок, манит пальцем. Вновь зовёт, на сей раз надтреснутым баритоном:

— Ваня! — голос не может принадлежать такому хрупкому созданию. Он звучит утробно, низко, заполняя собой всё пространство, обволакивая с головы до пят.

Существо, чем бы оно ни было, делает несколько уверенных шагов в сторону Вани. Кровоточащая пшеница расступается перед Алёной, оставляя красные кляксы на плоском белёсом животе. Руки существа плетями висят вдоль туловища. Алёна проводит ладонью по алым злакам, орошая кровавыми брызгами почву. Ускоряет шаг. В её движениях есть что-то неправильное. И тут Ваня видит, как налитая кровью рожь мнётся под поступью лосиных копыт, заменяющих Алёне ноги. Существо переходит на бег, и Вано видит за узкими плечами твари могучее лосиное тело. Бурый круп пестрит алыми проплешинами. Очередной выкрик его имени переходит в расщеплённый лосиный рёв. Тварь встаёт на дыбы́, копыта рассекают густой воздух…

Ваня проснулся, как ему показалось, от собственного крика. Действительно, показалось. Кричала Алёна.

* * *

— Его сожрали. Сожрали! — подвывала Юля, забившись под куцую ель. — Или он свалился в какой-нибудь овраг, сломал позвоночник и теперь медленно умирает.

Девушка, запустив пальцы в густую шевелюру, расчёсывала кожу на затылке. Догорающий костёр подмигивал скупой россыпью углей. Насмехался над Юлей.

— А может, он сдох? — в глазах появился нездоровый блеск. — Да, Толик сдох, но точно не нарочно оставил меня здесь! Нет, он не бросил!

За спиной, откуда-то из темноты, раздался хриплый, протяжный стон. Взвизгнув, будто севшая на кнопку школьница, Юля подпрыгнула от неожиданности, обернулась, ища испуганным взглядом источник звука.

Там, за можжевеловыми зарослями, где под лапником лежало холодное, изувеченное тело её брата, послышалась возня. И прежде чем сработал первобытнейший инстинкт — сражайся или беги, из темноты донёсся протяжный стон:

— Уходи-и-и…

Просить дважды было ни к чему. Не помня себя от страха, не выбирая ни троп, ни дорог, Юля, надрывно выкрикивая имя мужа и моля о помощи, бросилась прочь.

— Уходи-и-и! — утробно звучало за её спиной.

Спотыкаясь и падая, Юля бежала в черноту ночного леса. Не останавливаясь, задыхаясь от собственных воплей, она поднималась на холм по змеящейся, заросшей тропке. По той самой, по которой несколько часов назад ушёл её муж.

* * *

Ночные краски тускнели, близился рассвет. Боясь оглянуться, лишённая всяких сил, Юля уже ползла на четвереньках, жадно глотая воздух саднящей гортанью.

Лесная чаща расступилась. На смену холмам и заваленным валежником низинам пришёл экото́н, густо заросший малинником и пышным папоротником. Словно коло́ссы, царапая рваные облака голыми ветвями, высились одиноко растущие исполинские сухие осины, впившиеся узловатыми корнями в сырую землю. На горизонте, разрастаясь, словно грибок, раскинулась бескрайняя топь.

— Твою мать! — крик отчаяния вспугнул стайку юрких пташек, тучкой вылетевших из-под зарослей папоротника.

Усилием воли Юля заставила себя подняться. Тяжело дыша, сглатывая вязкую слюну и борясь со страхом, она всё-таки решилась обернуться.

На границе леса, там, откуда она минуту назад выползла на четырёх костях, застыло ярко-оранжевое пятно. В очертаниях кляксы угадывалась человеческая фигура, облачённая в дождевик.

— Толя? — дрожащим голосом просипела Юля. — Толенька, миленький!

Не ища рационального объяснения увиденному, девушка неуверенной походкой, переходящей в бег, поспешила в сторону оранжевой кляксы. Фигура в дождевике, пребывая в безмолвии, смотрела на спешащую к ловцу добычу. Тяжёлые, будто налитые свинцом ноги, вязли в топкой почве. Запутавшись в собственных конечностях, Юля упала, исчезнув в высокой траве. Холодный воздух разрезал звонкий металлический щелчок, за которым последовал душераздирающий вопль.

Пасть капкана сомкнулась на Юлином запястье, без труда сломав тонкие кости.

И в этот момент, сквозь сырую пелену тумана, застелившую глаза, Юля увидела, как фигура у леса пришла в движение. Незнакомец с невероятной прытью направлялся в её сторону. Человек в дождевике волок за собой багровый свёрток. Фигура остановилась у одной из исполинских осин. И только когда незнакомец стал приматывать свою ношу колючей проволокой к голому стволу мёртвого дерева, Юля узнала в изуродованном куске мяса своего мужа.

— Мамочки-и-и! — лепетала Юля, глядя на чёрно-красное тело, примотанное к дереву, словно к жертвенному столбу. — Не надо! Умоляю!

Закончив с трупом, порвав последним тугим витком рот Толи, человек в дождевике размашистой походкой направился к попавшей в капкан добыче.

Последнее, что видела теряющая от боли сознание Юля, как незнакомец, откинув полы дождевика, достал серп.

* * *

И лес ожил, явив свою истинную личину.

Земля стонала, точно раненый зверь, шквалистый ветер бесновался в могучих кронах. Ваня, путаясь в собственных ногах, едва успевал за Алёной, которая словно сорвалась с цепи. Студентка, лавируя меж вывернутых бураном деревьев, неслась в лесную глушь, перепрыгивая через фосфоресцирующий сфагнум, словно лань.

— Стой, дура! — надрывно орал Вано ей вслед. — Заблудишься же!

— Так не быва-а-ет! — звучало далеко впереди. —