Полозов. Ничего. Кажется – ничего.

Знаменская. Скажите, это ужасно, что я здесь?

Полозов. Это очень хорошо.

Знаменская. Я вам признаюсь – я не прочла ни одного вашего письма.

Полозов. Я догадался.

Знаменская. Все восемнадцать писем я сожгла в камине. Это гадко, я знаю. Но мне что-то мешало их прочесть. Я очень скверная?

Полозов. Арина Борисовна, пойдемте в дом. Здесь сыро.

Знаменская. Нет, нет. Останемся, останемся. Я так любила ваш сад. В мае особенно. Помните, когда приехали Панины? И вы с Иваном Ивановичем стреляли по бутылкам. А вечером мы катались на лодке. И Кадашевский упал в воду. А на следующее утро все яблони зацвели. Все сразу. И вы сказали, что это оттого, что я здесь. А Панин сказал, что это к войне.

Полозов. Да… припоминаю.

Знаменская. Но войны не случилось. Только в Коноплеве мужик зарубил свою семью.

Полозов. Это я тоже помню (берет ее за руку). Пойдемте в дом. Вам надо отдохнуть и прийти в себя.

Знаменская (смотрит на мертвую собаку). Странно все-таки.

Полозов. Что?

Знаменская. Мертвые собаки похожи на живых собак. А мертвые люди вовсе не похожи на живых. Когда я хоронила своего отца, я знала, что это не он лежит в гробу, а совсем другой человек. Поэтому я до сих пор не верю, что мой отец умер. Он жив. Да и вообще, то, что лежало в гробу, не было похоже на человека. Вы не согласны?

Полозов. Да-да. Вы правы. Хотя…

Знаменская. Что?

Полозов. Вон отсюда!

Знаменская (непонимающе смотрит на него). Что?

Полозов (кричит). Вон отсюда! Вон! Сейчас же – вон!

Антон. Звали, барин?

Полозов. Нет… то есть – да. Помоги мне. (Берет пса на руки и осторожно опускает в яму.)

Антон. А что же Арина Борисовна? Чай пить пойдут-с? Я накрыл уж.

Полозов. Помолчи. (Смотрит на мертвого пса, кидает на него горсть земли.) Закапывай.

Семь лет. Всего семь лет. Для дворовой собаки это – ничто. А для борзой – срок жизни.

Антон. Как же! У борзых-то вся жизнь на бегу. Продыху нет. А пес славный был. По ладам-то чистый, густопсовый. А разметной-то! Страсть! Так и стелется, так и стелется! Заглядишься, бывало. Ваш покойный батюшка, бывало, говаривал: у нашего Аттиса щипец что у крокодила – зайца пополам перекусит. Сорок три лисицы затравил. Вот дела какие.

Антон. Вот, батюшка, все, что есть. А каперцы у нас еще на Крещенье кончились. Какие уж тут каперцы, коли скоро хлеба купить не на что будет.

Полозов. Ступай.

Антон (ставит огурцы на столик, прижимает руки к груди). Батюшка барин, помилосердствуйте! Что же вы такое с собой творите?

Полозов. Ступай.

Антон. У меня сердце кровью обливается, глядючи! Я же вас с пеленочек знаю! Как же так, Господи Иисусе Христе! Почто вы себя эдак губить изволите-с?

Полозов. Ступай!

Антон. Да иду, иду уж. Господи! Пропадем ни за грош… (Выходит.)

Штанге. Виктор Николаич, мамочка, приветствую! У тебя, брат, ворота настежь! Сразу видать широкую натуру! Ты прости, мамочка, я уж через окно, по-флибустьерски! (Влезает в окно; на нем нанковая тройка, белая шляпа, в руках трость и кулек с бутылкой мадеры.) Ну, здравствуй, мамочка!

Штанге. Что это ты – чай огурцами закусываешь? (Замечает графин с водкой.) А, pardon, водка! Прелестно! А я к тебе тоже с питейным трофеем! (Ставит на стол бутылку мадеры.) Ein Geschenk, mein lieber Freund! Крымскую мадеру я предпочитаю испанской. Ты один?

Полозов. Один.

Штанге. Что такой пасмурный? Случилось что?

Полозов. Аттис умер.

Штанге. Издох? Ай-яй-яй. Жаль. Славный пес был. Помнишь, как по осени тогда? Ату, ату! Жаль, черт возьми. Искренне жаль. (Садится.) Угости-ка, брат, сигаркой.

Штанге. Вышли все? Черт с ними. (Оживленно.) Ну, мамочка моя, я тебе доложу: Крым весной – это такое безэ, такая прелесть! Мы по глупости туда все осенью да зимой норовим, а весной здесь родную грязь месим. А ты съезди в Ялту в апреле – другим индивидуумом вернешься. Чудо, просто чудо. Все цветет, тепло, сухо, воздух специально для наших бронхов. По набережной дамы прогуливаются. И весьма недурственные.

Штанге. Что?

Полозов. Ничего. (Пауза.)

Штанге. Я глупости говорю?

Полозов молча курит.

Давай водки выпьем. (Наполняет рюмки.) Крымский воздух. Опьяняет и оглупляет. Там все как-то мягко, красиво. Иногда даже – приторно. Я не любитель десерта, ты знаешь, но в Крыму вдруг начинаю играть этакого метафизического сладкоежку. Гипероптимиста с позитивистским флером. И поверь – нахожу в этом удовольствие. Prosit! (Выпивает.) А вернешься к родным осинам, опять тоска наваливается, да все это вместе – грязь, гадость и скука. Впряжешься в работу – и вперед, птица-тройка! (Пауза.) Что ты так смотришь? Я околесицу несу? (Усмехается.) Завтра мне директора банка резать. Представляешь, мамочка, банкир, и вдруг – грыжа! С чего бы это у банкира грыжа? Что он – на ассигнациях надорвался?

Полозов (выпивает свою водку). Сейчас здесь была Арина Борисовна.

Штанге. Знаменская? Скажи на милость! Я слышал, у нее был бенефис. Она не осталась?

Полозов. Я ее выгнал.

Штанге. Ты с ума сошел, мамочка.

Полозов. Я ее выгнал. А сейчас хочу выгнать тебя. (Пауза.)

Штанге. Выгони, сделай одолжение. Но может, сперва выпьем? (Наполняет рюмки.)

Полозов мрачно смотрит на него.

Штанге (ставит рюмку не выпив). Послушай, ты из-за нее так разлимонился? Я тебе давно говорил – сия особа твоих чувств не стоит. Помнишь наш давнишний спор? Кто прав оказался? Не связывайся с актрисами, не порть себе кровь. У меня были две актрисы – в Тамбове и в Одессе, две истории буйного помешательства. Забудь ее, забудь совсем и навсегда, как друг советую! Давай лучше сегодня подопьем, а завтра я тебя к Ивашевым свожу. Ты у них, поди, лет семь не был? Напрасно! Там теперь все переменилось, заправляет всем Нина Львовна, а следовательно – по четвергам литературные вечера, со всеми вытекающими, так сказать. Собирается приличная публика, есть очень неглупые люди. Поедем, поедем обязательно! Проветришь мозги, мамочка. Нельзя гнить заживо в сорок лет. Ну, давай, брат, пить! За твое здоровье, потом за мое, потом за наше. (Поднимает рюмку, но опять ставит ее на столик.) О, mein Gott! Я осел. Это же ты из-за дома куксишься, право – из-за дома! А я, телятина, запамятовал! Ну так, мамочка, ты сам виноват. Что ты уцепился за этот дом, как Плюшкин? У нас в губернии нынче все имения заложены-перезаложены! У кого из помещиков теперь деньги водятся? Разве что у Ряжского. Ну так он – альфонс, это каждая собака знает. По правде сказать – в России нынче нельзя ничего иметь недвижимого. Я вон всю жизнь по чужим квартирам, а счастливее тебя – omnia mea mecum porto! Это родовое гнездо тебе как хомут на шее, право. Заложи, заложи, умоляю тебя. А сейчас – выпей со мной на счастье. (Выпивает, бросает рюмку об пол.) Вот так!