Оливия накрыла его руку своей.

— Мне очень жаль. Лукас пожал плечами.

— У меня была хорошая жизнь.

— Но это не может восполнить твоей потери. То, что она сочувствовала ему, было очень важно, но ему показалось, что она не до конца все поняла.

— Я чувствую себя обязанным им и пытаюсь хоть как-то отблагодарить за то, что они помогли мне добиться успеха в жизни. Они не подняли меня на смех, когда я сказал им, что хочу стать юристом. Более того, поощряли, подбадривали меня, нашли фонд, в который я подал прошение о стипендии. Я ничего не платил за учебу. Мне очень повезло, и я хочу, чтобы мальчики, которые живут там сейчас, поняли, что они тоже смогут осуществить свои мечты.

Пальцы Оливии сжали его руку.

— Почему ты не хотел рассказывать мне об этом?

— Потому, что я связан обязательствами перед ними, и я не знал, как ты отреагируешь на это.

В течение нескольких секунд она пристально смотрела на него, затем спросила:

— Когда ты собираешься ехать на ранчо снова?

— Точно не знаю. Ты хочешь поехать со мной?

— Очень, — произнесла она мягко. Надо суметь доказать ей, что Уиткомб ей не нужен даже как наставник, подумал Лукас.

— В эти выходные я буду дома, и мы сможем проверить, готова ли ты к экзаменам. А в следующий уикенд поедем на ранчо вдвоем. Как тебе такой план?

— Ты уверен, что хочешь помогать мне?

— Позволь мне быть твоим наставником. И потом, это прекрасная практика, разминка для мозгов. Она засмеялась:

— Ну если ты хочешь…

— Очень хочу.

— Лукас… — Глядя ему прямо в глаза, Оливия постаралась его успокоить:

— Стенли всего лишь… друг. Он помогал мне с учебой. И это все.

Лукас изо всех сил пытался поверить ей, но мысль о том, что она только из-за беременности отказывается от своих чувств к шефу, не давала ему покоя.

Только время даст ответ на этот вопрос.

Ярко-оранжевый и все оттенки розового окрасили небо, когда сумерки окутали горы Макдауэлл. В этот воскресный вечер, у Лукаса на веранде. Оливия отвечала на вопросы, которые он задавал ей по конституционному праву. Когда они закончили, он захлопнул книгу:

— Вот и все, леди. Вы великолепно подготовлены. Вся неделя прошла в каждодневных делах. Домой они возвращались обычно одно и то же время и готовили вместе ужин. Ужинали в гостиной, и Лукас признался, что использует эту комнату впервые. Говорили в основном о работе, но касались и других тем. Оливия рассказала ему, что ее родители разведены. Лукас — о прошлом мальчиков, которые живут сейчас на ранчо. И хотя он отвечал на ее вопросы, Оливия все же чувствовала, что в нем появлялась какая-то напряженность, когда речь заходила о ранчо.

После того яростного и страстного поцелуя в понедельник он к ней не прикасался. Из-за того ли, что она тогда отстранилась? Или он думает, что она любит Стенли? Или понимает, что, начав целоваться, они не остановятся на этом?

Наблюдая, как легкий ветерок играет волосами Лукаса, она сказала:

— Спасибо, ты мне очень помог.

Подавшись к ней, он заинтересованно спросил:

— Теперь ты чувствуешь себя уверенно?

— Скорее, чувствую страх. В желудке урчит то ли из-за ребенка, то ли из-за экзамена!

— Наверно, из-за того и другого, — засмеялся он. Зазвонил телефон.

— Я возьму, — сказал Лукас. Оливия пошла за ним в квартиру, поскольку на улице похолодало. Лукас взял трубку и, нахмурившись, передал ей:

— Это Уиткомб.

При этом он не ушел и, пока она говорила, наблюдал за ней.

— Здравствуйте, Стенли.

— Это был Лукас? — спросил босс.

— Да.

— Понятно. Я позвонил, чтобы узнать, не похоронили ли вы себя за книгами и не забыли ли поесть. Я мог бы привезти вам что-нибудь.

— Спасибо за заботу, но я поела.

— Вы ведь занимались?

Она поняла, что он подумал, поскольку трубку взял Лукас.

— Да, почти все выходные. Я не подведу ни вас, ни «Баррингтон».

— Я верю в вас, Оливия. Вам нужен выходной завтра?

— Нет, напротив, мне нужно быть чем-то занятой. Я отработаю, как положено, а вечером зарезервирую себе место в отеле.

— Оливия, помните, что я говорил вам о Лукасе.

— Хорошо. Спасибо вам.

Когда она положила трубку, Лукас не сдвинулся с места:

— Хотел пригласить тебя на ужин?

— Предлагал привезти мне что-нибудь, если вдруг у меня не было времени поесть.

— Он хорошо тебя знает.

— Я довольно давно уже работаю с ним.

— Ты не сказала ему, что живешь у меня или хотя бы что я помогаю тебе готовиться к экзамену.

— Почему я должна была говорить ему об этом? Это мое личное дело. Его это не касается.

— Что еще он говорил?

— Больше ничего. — Не могла же она сказать ему, что Стенли не одобряет их встреч и что она разделяет его сомнения. Потому что, хотя Лукас не встречается с другой женщиной, она до сих пор не знает, нужно ли ему то постоянство, которое необходимо ей.

Когда Лукас встал, у него ходили желваки.

— Ты прячешь голову в песок, Оливия. Тебе все равно придется принимать решение.

— Пока я не буду уверена в том, что поступаю правильно, я не собираюсь принимать никаких решений. И мне не нравится, что ты начинаешь поджаривать меня при каждом упоминании имени Стенли.

— Отлично, — оборвал ее Лукас. — Больше этого не повторится, но помни, ты носишь моего ребенка. — И он зашагал прочь.

Ей так хотелось окликнуть его, но она промолчала. Быть может, после экзамена, когда ей удастся расслабиться, все станет более понятным и ясным, она сумеет разобраться в своих чувствах к нему, чувствах, которые, казалось, появились в мгновение ока.

Или в то мгновение, когда соединились их тела.

Он не должен терять терпение с Оливией, напомнил себе Лукас в сотый раз. С коробкой в руках он поднимался на второй этаж скромного отеля, в котором остановилась Оливия. Порой ему нестерпимо хотелось поцеловать ее так, чтобы она забыла о всякой осторожности.

После звонка Стенли они занялись каждый своим делом. На следующее утро, не глядя друг на друга, собрались на работу. Он ушел первым и был уверен, что после его ухода она вздохнула с облегчением.

Лукас прежде не был ревнивцем, но когда дело касалось Оливии… Оно и понятно, ведь она станет матерью его ребенка.

Лукас постучал в дверь ее гостиничного номера. Оливия открыла дверь через минуту — должно быть, посмотрела в глазок.