Французы двигались по пылающей земле, между стенами огня. Нестерпимый жар обжигал легкие, палил глаза, горящие головешки то и дело падали на одежду.

И вдруг проводник, который вел императора и его свиту через огненный ад, остановился в растерянности: он не узнавал больше местность и не знал, куда дальше идти.

Казалось, тут и кончится славная жизнь Наполеона, тут и будет поставлена последняя точка в его русском походе.

И в этот ужасный момент из пламени показались закопченные лица.

Это были солдаты первого корпуса, которые занимались грабежом среди пылающего города. Они узнали среди дыма и пламени своего императора и вывели его из огненной ловушки к развалинам квартала, который еще вечером обратился в пепел.

Здесь императора встретил маршал Экмюль, тяжело раненный в Бородинском сражении. Маршал не мог идти самостоятельно, но велел нести себя на носилках через пылающий город, чтобы найти Наполеона или погибнуть.

Под конец свите императора пришлось преодолеть еще одну опасность – на ее пути встретился обоз с порохом, медленно продвигавшийся среди огненных стен.

Наконец, почти к утру, императору и его спутникам удалось добраться до Петровского дворца.

Немного отдохнув, Наполеон вышел из дворца и посмотрел в сторону Москвы.

Он все еще надеялся, что пожар затихнет. Но пламя не унималось, пожар бушевал пуще прежнего, и весь город казался огромным костром, окрашивающим небо мрачным багровым заревом.

Матвей заночевал в Веснянске, где были у него кое-какие служебные дела, с утра позвонил Василию Уточкину и узнал от него, что машина следствия закрутилась вовсю и родным убитых уже сообщили ужасные новости. Не всем, правда, потому что Виктор оказался круглым сиротой, вырос в детдоме и не успел обзавестись семьей. Оно и к лучшему, вздохнул Матвей.

Он понятия не имел, откуда взялись эти ребята. Он имел дело только с Андреем, остальных членов группы Андрей нашел сам. Матвей ему доверял, потому что рекомендовал его солидный человек, давний партнер. Андрей ему сразу понравился – немногословный, серьезный парень, мастер своего дела. Остальные его не интересовали – лишь бы работа была выполнена в срок, а там ему с ними не детей крестить.

Черт его дернул связаться с этим делом! Решил осуществить давнишнюю мечту – деда развлечь!

Дед в последний год начал сдавать. На словах-то он бодрился, никак не хотел понимать, что силы кончаются и что в восемьдесят лет надо бы себя поберечь. Зиму прожили в городе, деду было плохо в четырех стенах, потому что привык он к просторам и чистому воздуху, белому снегу и вольному ветру. Но осенью Матвей с великим трудом запихнул все-таки деда на обследование. И решение врачей было твердым: никакой самодеятельности. А в деревню не только зимой нельзя, но и летом одному там никак. Возраст не тот, сердце изношено, все же восемьдесят лет – не шутка. А в той глуши что случись – никто не поможет, не то что довезти до больницы – приехать не успеют.

В общем, врачи Матвея сильно напугали, и он стоял насмерть: в деревню одному деду – ни ногой. Вот Матвей возьмет отпуск, тогда и поедут они вместе, будут рыбу ловить да грибы собирать.

С возрастом дед стал бухтеть и ворчать. Ворчал на Матвея за то, что тот много работает и дома появляется только к ночи, а квартира большая кому нужна, одному деду в ней хоть волком вой. Ворчал на телевизор за то, что показывает такую ерунду, а больше всего ворчал на домработницу Татьяну Тимофеевну. Та, надо сказать, за словом тоже в карман не лезла, иногда в доме разыгрывались такие баталии, что Матвей подумывал о том, чтобы снять где-нибудь подальше маленькую тихую квартирку и прятаться там хотя бы раз в неделю.

К лету деду стало получше, Матвей и правда решил взять в августе отпуск и отвезти старика в деревню. Заодно и Татьяна Тимофеевна от них отдохнет.

А пока суд да дело, ему показалось очень своевременным нанять бригаду для того, чтобы обшарить озерное дно на том месте, где немцы сбросили ящики. Это даже хорошо, что деда в деревне нету, он непременно прознал бы про ящики, на месте не усидел и вертелся бы у ребят под ногами, только мешал и лишнее внимание привлекал к поискам. Ох, не в добрый час пришла Матвею в голову мысль те ящики треклятые искать! И слава тебе, господи, что дед теперь про весь этот кошмар ничего не узнает.

Матвей вырулил на шоссе и прибавил скорость. Джип полетел по шоссе как огромная черная птица. Это сейчас оно свободно, а потом, возле большого города, будет не проехать. Мимо мелькали стоящие вдоль дороги деревья, иногда проносились ветхие домики с обязательными кустами сирени и шиповника во дворах. От быстрой езды настроение стало получше, и он даже обрадовался звонку деда.

Дед с ходу начал ворчать и жаловаться на Татьяну Тимофеевну.

– Ходит и ходит, все окна пораскрывала, сквозняк устроила, кофе наливает – сущие помои…

Тут Матвей его понимал. Пребывая у Матвея в городе, дед пристрастился к хорошему кофе, как ребенок с восхищением смотрел на блестящую кофеварку и даже, по наблюдению Татьяны Тимофеевны, тихонько с ней разговаривал.

Но врачи вынесли твердый вердикт: при таком сердце крепкий кофе смерти подобен. И некрепкий тоже. Татьяна Тимофеевна получила строжайшие инструкции и, надо сказать, усердно их выполняла, тут Матвей всегда мог на нее положиться.

Домработница варила деду ячменный напиток, который походил на кофе так же, как коврик с лебедями, купленный на барахолке, похож на персидский ковер. Именно за это дед больше всего ненавидел Татьяну Тимофеевну.

– Ладно, дед! – прервал Матвей сердитое гуденье в трубке. – Не бухти! Приеду к вечеру – разберемся!

Он ехал весь день, остановился только пообедать в придорожном кафе. Черненькая девушка за стойкой улыбнулась ему и стала похожа на Надю – ту самую Надю, чье тело лежало сейчас в морге, ожидая отправки в родной город.

Матвей вздрогнул, на миг ему стало холодно в жаркий июльский день. Хорошая такая была девчонка, хотя он, Матвей, почти с ней не разговаривал. Она не лезла к нему, вела себя сдержанно, поздоровается, улыбнется скупо и отойдет в сторонку. Или доложит результаты своих исследований – тихо, но твердо. В работе своей разбиралась, хорошим бы специалистом стала… Именно это в ней Матвею и нравилось – что не лезла на глаза, не липла, не отиралась поблизости, не смотрела, облизывая губы, как кошка на сметану.

За последние годы, оставшись один, он привык к назойливому вниманию со стороны женского пола. Все девицы при первом знакомстве, осознав, что рядом обретается персона ростом под метр девяносто, с широкими плечами и ясным взглядом серых глаз, да к тому же упакованная в дорогой джип, задерживали на нем свой оценивающий взгляд. Джип хоть и дорогой, но шикарной машиной его не назовешь. Не потому что дешево стоит, просто сразу видно, что машина куплена для работы, а не для понтов. Матвей много ездил, а дороги в российской провинции только джип осилит. К тому же одевался Матвей нарочито небрежно, считая, что одежда мужчины должна быть чистой и удобной, а все эти лейблы ему ни к чему. Конечно, публику эпатировать он не любил, и если уж положен на какой-то прием смокинг, то нужно взять его напрокат и идти как все. Дело-то в том, что приемы, всевозможные вечеринки и банкеты Матвей ненавидел, считал это пустым препровождением времени. Некоторые полагают, что появляться на людях полезно – это делает рекламу бизнесу, можно встретить нужного человека и поговорить о делах.