Положение у Керенского было гораздо лучше, чем у сенатора Манухина, проводившего официальное расследование. Тот был связан служебным положением и законом. Поэтому сенатская комиссия не спешила обнародовать результаты своей деягельности, по крайней мере до полной проверки всей информации. Комиссия же Керенского не несла юридической ответственности за свои выводы. Ежедневно Керенский отправлял корреспонденции в центральные газеты. Содержание их было не столь важно, как то, что в каждой из них упоминалась фамилия самого Керенского.

Год спустя материалы, собранные общественной комиссией, были опубликованы отдельной книгой под названием «Правда о ленских событиях». Сразу после выхода ее пронесся слух о том, что весь тираж будет конфискован полицией. Слух не подтвердился, но ажиотаж вокруг книги разгорелся немалый.

У нас нет оснований обвинять Керенского в том, что вся история с поездкой на Лену была затеяна исключительно для того, чтобы обрести популярность. Вероятнее всего, Керенский искренне сочувствовал жертвам ленской трагедии и искренне негодовал по поводу необдуманных поступков властей. Но все как-то слишком удачно совпало с началом избирательной кампании в Государственную думу.

Мы уже писали о том, что Керенский к этому времени уже определенно избрал для себя карьеру политика. Репутация прогрессивного адвоката была лишь способом проложить дорогу наверх, а желаемой целью являлось депутатское кресло. Во всяком случае — пока. О заветных мечтах и планах на будущее Керенский не рассказывал никому.

Ко времени прихода Керенского в большую политику российский парламентаризм уже имел свою историю — короткую, но достаточно бурную. Рождением он был обязан царским манифестам от 6 августа и 17 октября 1905 года, где содержалось обещание созвать в кратчайший срок Государственную думу и привлечь к выборам в нее широкие классы населения. Первая Государственная дума была торжественно открыта 27 апреля 1906 года в атмосфере самых радужных надежд. Однако сбыться им было не суждено. Парламентарии и правительство не сумели найти общего языка, в результате чего Дума была распущена после двух с небольшим месяцев работы. Немногим дольше просуществовала Вторая дума. Лишь третий состав парламента, избранный в 1907 году, проработал весь положенный по закону срок.

Осенью 1912 года состоялись выборы в Четвертую думу. Механизм их был сложным и запутанным. Все избиратели делились на четыре категории: землевладельцы, крестьяне и горожане, составлявшие две самостоятельные курии. Для землевладельческой и городских курий устанавливался имущественный ценз в виде определенного размера земельного участка или суммы налога на собственность. Избирательных прав не имели женщины, учащиеся, военные, чины полиции и высшей губернской администрации по месту проведения выборов. Не могли участвовать в выборах лица, осужденные судом и находящиеся под следствием. Лишены были права голоса и ряд коренных народов Азиатской России, ведущих кочевой образ жизни.

Выборы были многоступенчатыми, что позволяло властям влиять на конечный состав депутатов Думы. На сельском сходе крестьяне должны были выбирать уполномоченных на волостной сход (волость — сельская административная и сословная единица), там выбирались представители на уездное выборное собрание. В уездном центре выборщики от крестьян встречались с представителями горожан и землевладельцев. Вместе они выбирали представителей на губернское выборное собрание, и только оно из своей среды избирало депутатов Думы.

Избирательная кампания проходила на беспартийных началах, поскольку в императорской России ни одна политическая партия не была формально легализована. Но на практике уже в первых Думах сложилось несколько партийных фракций, поделивших между собой депутатские места. Крупнейшими были фракции конституционно-демократической партии (более известной в просторечии как партия кадетов) и Союза 17 октября (октябристов). Среди меньших по численности фракций самой известной была Трудовая группа. Она включала в свой состав депутатов неопределенно народнической ориентации и в раскладе политических сил находилась на крайнем левом фланге.

Наиболее прочные позиции трудовики имели в Первой Думе. Тогда фракция объединяла более ста человек и играла весьма заметную роль. В Третьей думе трудовики имели всего 14 депутатских мандатов. По этой причине они были очень заинтересованы в привлечении известных имен. В числе прочих выбор пал на Керенского. По его словам, переговоры с ним на эту тему начались еще в 1910 году, за два года до избирательной кампании.

В Четвертую думу Керенский был избран депутатом от уездного города Вольска Саратовской губернии. Для того чтобы приобрести имущественный ценз, ему пришлось превратиться в Вольского домовладельца. По данным начальника Самарского жандармского управления, имущество Керенского заключалось в доме, купленном им в 1912 году за 200 рублей, оцененном городом в 400 рублей и приносящем дохода в 12 рублей в год.[70] Конечно, все это было шито белыми нитками, но формально закон нарушен не был, и Керенский получил заветный депутатский мандат.

Заседания Четвертой думы открылись 15 ноября 1912 года. Надежды трудовиков не сбылись — в новом составе депутатского корпуса им принадлежало всего 10 мест. Председателем фракции был избран депутат от Тобольской губернии В. И. Дзюбинский, вероятно, потому, что он был единственным трудовиком, для кого этот думский созыв был уже вторым по счету. Но фактическим главой Трудовой фракции, во всяком случае ее мотором, стал Керенский.

Керенскому в первые месяцы пребывания в Думе пришлось пройти через серьезные испытания. В Таврическом дворце, где заседал парламент, он был новичком. Между тем среди депутатов было немало тех, кто уже заседал второй, а то и третий или даже четвертый срок. Это были настоящие профессионалы в политике, имена их были известны всей стране. Блестящими ораторами считались председатель Думы октябрист М. В. Родзянко, член фракции умеренных националистов В. В. Шульгин. Скандальную, но вместе с тем очень шумную репутацию имели правые депутаты Н. Е. Марков, В. М. Пуришкевич. Наконец, кадетская фракция сплошь состояла из ораторов высочайшего уровня, а ее председатель П. Н. Милюков вообще парил на недосягаемой высоте.

Керенскому нужно было утвердить себя в этой среде, и пусть не сразу, но ему это удалось. Для начала оказалось, что опыт выступлений в суде не слишком подходит для парламентской трибуны. Керенский привык к преувеличенной эмоциональности — так легче было убедить присяжных. Но, слушая подобные речи, его коллеги по Думе только кривили рот в усмешке. Очевидец первых опытов Керенского-парла-ментария позже вспоминал: «Он всегда слишком нервничал. Не без основания его называли неврастеником. Он обладал громким и излишне резким голосом, в речах его всегда слышались высокие крикливые ноты. Он никогда не говорил спокойно, и это слушателей иногда раздражало. Вообще, слушать его было довольно тяжело. Таков он был и в своих первых думских выступлениях».[71] Еще более резкую характеристику Керенского мы находим у другого осведомленного современника: «Неврастеник, адвокат по профессии, он горячо произносил свои речи, производил впечатление на женский пол и доставлял большое неудовольствие сидящим под кафедрой оратора стенографистам, обрызгивая их пенящейся у рта слюною. Многие считали его кретином».[72]