Питт опустил множество подробностей. Они торговались в комнате для совещаний, где клинки, выложенные на стене в виде солнечных лучей, символизировали страшную мощь Ост-Индской компании. Всякий раз, соблазняя Питта камнем, Джамчанд говорил, что это — король алмазов, что созерцать такую редкость — идолопоклонство. Подобные вещи попадаются только раз в тысячу лет. Сокровище из сокровищ, предмет вожделений двора, прекраснее любой красавицы, для глаз только одного мужчины, для глаз совсем не голубых. Джамчанд объявил этот камень запретным для продажи, прежде чем назвать цену, каковая заставила Питта, дрожавшего, как большинство богачей, над каждым фунтом и пагодой, желать его еще сильнее.

Джамчанд оставлял Питта наедине с камнем. К тому времени Питт посылал суда из Баласора, устраивал блокады и торговал с Китаем. Он снаряжал корабли, еще будучи корсаром во время французских войн. А теперь, когда он расхаживал среди шелков, перца и ширм из Короманделя, складывая и вычисляя проценты в уме, камень неотлучно был с ним. Он не носил его при себе, но думал только о нем. Всякий раз, когда, вереща на своем языке с Винкати Читти, Джамчанд забирал камень и его подбородок трясся от негодования на немыслимую цену, предложенную губернатором, Питт испытывал некоторое облегчение, ибо как иначе он мог избавиться от этой великолепной драгоценности?

Питт написал сэру Стивену Ивенсу, агенту в Лондоне, которому он посылал алмазы. Говорили, что он читал Тавернье и думал, что не существует камня столь крупного, каким будет его камень, когда его огранят. Охваченный безумной надеждой, он забыл об алмазе Могола в 280 карат.

Затем Питт вызвал Исаака Абендану, голландского еврея, одного из советников в торговле алмазами, чтобы показать ему камень. Питт, связавший его клятвой и страхом, доверял ему настолько, насколько вообще мог доверять кому-либо. Питт чувствовал, что у этих евреев алмазы в крови. Абендана ласкал камень, как любовник ласкает шею своей любовницы. Питт попросил его немедленно сделать модель камня, поскольку его могут забрать.

— Я намереваюсь купить его, и я намереваюсь продать его, — сказал Питт. — Король ждет.

— Какой король? — спросил Абендана.

— Еще не знаю в точности, — ответил Питт. — Может быть, и королева.

В другой раз Питт велел Джамчанду явиться к нему поутру. Туалет губернатора походил на утренний прием Людовика Четырнадцатого. Он стоял неподвижно, как статуя, и его тело облачали в одежду — одну часть платья за другой — с великой церемонностью, слуги кланялись очень низко и прикасались ко лбу подушечками пальцев, а к полу — костяшками. Ему приносили чистую рубашку и панталоны, чулки и комнатные туфли. Цирюльник брил его, подстригал ногти, чистил уши, потом лил воду на руки и лицо и подавал полотенце. Присутствовавшие при этом писцы и стряпчие с красными от жары лицами стояли все это время, как и Джамчанд, а старшина носильщиков паланкина и старшие слуги суетились и наушничали. Нередко губернатор замечал внезапный шелест за дверью, ускользающее торопливое движение за оштукатуренными окрашенными колоннами, шелест шелка, отвернутое лицо, и сведения о его делах становились известными всему форту.

Только тот, кто живал при дворе (как мы), поймет ценность этих регламентированных церемоний, которые поддерживают порядок и сохраняют королевства. Питт хотел, чтобы Джамчанд оценил, как он живет, словно такие вещи могли заставить купца испугаться предложенной им цены. На деле же Джамчанд, который и сам жил так же, поговорил о других алмазах, поменьше, и унес с собой большой камень.

Сэр Стивен Ивенс писал Питту, что Людовик Четырнадцатый, который тогда сражался не на жизнь, а на смерть в войне за Испанское наследство, не станет покупать камень, равно как и никакой другой монарх, и посоветовал Питту не выкладывать такие большие деньги.

Питт купил алмаз, зная, что некоторое время покупателя на него не найдется. Он купил его, следуя своей натуре — отчаянно возжелать редкую вещь, а потом, почти сразу же, по нервности, практичности и своенравию, возжелать избавиться от нее.

Сыну Роберту, которому тогда было двадцать два года и любовь которого к Хэрриет Вильерс все возрастала, он велел отвезти алмаз в Лондон. Этот камень избавит Роберта от Индии. Кроме того, губернатору было нужно, чтобы сын был дома и присматривал за его делами.

«Лойал Куки» с Робертом Питтом и алмазом на борту покинул Мадрас в октябре 1702 года. Перед путешествием Роберт прочел Тавернье и на время путешествия запасся несколькими книгами, купленными у евреев в форте. Он потолковал с евреями наедине, надеясь, что руководить огранкой алмаза будет сам, и видя в этом деле способ освободиться от опеки отца. Соприкоснувшись с этим алмазом, он и сам будто приобрел какую-то ценность. Он взялся за чтение «Le Parfait Joallier»,[24] перевод «Gemmarum et Lapidum Historia»,[25] сделанный в XVII веке, и добрался почти до середины. Он узнал историю резчика Лодевика ван Беркема из Брюгге, который, вероятно, первым использовал шлифовальное колесо и медный зажим, чтобы зафиксировать алмаз, а также предложил добавлять касторовое масло к алмазной пыли для изготовления абразивной пасты. Губернатор Питт подошел к сыну, как раз когда тот углубился в чтение. Роберт заметил выражение отцовского лица и подумал о собаках, которые — когда-то он это видел — набросились на привязанного буйвола. Буйвол нанизывал собак на рога по две за раз и подбрасывал в воздух, их кровь образовывала дугу на опилках. Дома, в Лондоне, это считалось развлечением.

— Робин! Опять ты сидишь за книгами, — сказал губернатор.

«Почему он ненавидит меня?» — подумал Роберт.

— Говорил ли я тебе о пиратах? — спросил губернатор и вновь заговорил о том, что, если враг захватит судно, он, Роберт, должен бросить все бумаги, имеющие касательство к алмазу, за борт. И во что бы то ни стало спрятать алмаз.

— Где, отец?

— Да хоть проглоти его, — сказал губернатор, а потом притворился, что это всего лишь шутка. Роберт знал, что, проглотив алмаз, умрет, и задумался — какая потеря произведет на губернатора большее впечатление, хотя и так хорошо знал ответ.

— Ты должен понять, этот алмаз — для меня выход.

Потом обоими Питтами завладел великий страх. Губернатор поручил камень одновременно своему сыну, своему другу Альваро да Фонсеке и сэру Стивену Ивенсу. Из этих троих больше всего он доверял португальскому еврею да Фонсеке. Он сообщил да Фонсеке, что короли Франции или Испании будут наиболее вероятными покупателями, если только парламент не купит камень для британской короны. Он предупредил да Фонсеку, чтобы тот не отдавал камень, не получив за него полную цену. Он писал, что принцы домогаются драгоценных камней, которым нет равных.