Это было время, когда еврейские активисты и узники Сиона – выходцы из Советского Союза спонтанно организовывались, пытаясь разъяснить израильским властям, в особенности чиновникам «Натива», что действительно происходит в СССР. Мы рассказывали, что происходит с евреями, какие существуют проблемы и какова должна быть политика, которая может способствовать, по нашему мнению, успеху борьбы за выезд в Израиль. Для нас было полной неожиданностью, что вообще существует необходимость довести до сознания людей, принимающих государственные решения, что группы евреев ведут борьбу за выезд в Израиль, что организовывается движение борьбы за выезд. Сотрудники «Натива» встречались со всеми прибывшими из среды активистов. Меня тоже пригласили, и я встретился с тогдашним руководством «Натива», включая его главу Шауля Авигура.

У меня, как и у других активистов, создалось впечатление, что руководство «Натива» имеет весьма приблизительное и искаженное представление и понимание как происходящего в СССР вообще, так и положения еврев. С одной стороны, у них было относительно много информации об активистах и об их деятельности, с другой стороны, исходные предпосылки руководства «Натива» и понимание советской политики были недостаточными. Сотрудники «Натива» разбирались в советской действительности лучше других ведомств, те были почти полными невеждами в этом вопросе. Однако и их понимание проблемы оставляло желать лучшего. Одной из причин этого был традиционный недостаток профессионализма, как организационного, так и личного, которым отличалась организация. Подбор сотрудников происходил на основе личных связей и политической лояльности. Например, вплоть до конца шестидесятых в «Натив» не брали даже членов партии Ахдут ха-Авода, не говоря уже о ревизионистах. Биньямин Элиав, который обладал выдающимися личными качествами, знаниями и интеллектом, был принят в «Натив» только после того, как «раскаялся» в своих ревизионистских взглядах и заявил об этом публично. Большинство сотрудников «Натива» обладали опытом жизни в странах Восточной Европы и СССР, были знакомы с сионистской и оперативной деятельностью не понаслышке. Однако опыт – это положительное, но недостаточное условие, необходимо обучение и приобретение профессиональных навыков. Без этого опыт порою может и помешать. События в Советском Союзе отличались сложностью и высокой динамичностью. Сотрудники «Натива» не понимали происходящих перемен, они закоснели в своих устаревших представлениях. Хуже всего они понимали ситуацию с евреями, особенно того, что происходило с молодым поколением.

Сотрудники «Натива» были воспитаны в сионистских молодежных движениях социалистического толка в Восточной Европе. Им не довелось расти и учиться в советском обществе, они не понимали и не знали молодежи, которая выросла и увлеклась сионистской деятельностью в СССР. Им было трудно понять всю мощь, решимость и готовность к самопожертвованию советских евреев. Некоторые сотрудники «Натива» пережили советские лагеря, которые оставили у них ощущение почти физического страха перед ужасами советского режима. Все это мешало им правильно оценить сильные и слабые стороны советской власти, с одной стороны, и истинный потенциал евреев СССР, их мужество и готовность к бескомпромиссной борьбе, с другой стороны.

Но мы тогда ничего этого не знали. Я сделал эти выводы позже, во время моей работы в «Нативе». И, тем не менее, мы поняли, что существует несоответствие между нашей позицией и взглядами израильского истеблишмента на проблемы советских евреев и борьбу за выезд из СССР. В сущности, происходило столкновение двух радикально противоположных взглядов. Активисты движения, многим из которых сионистская деятельность стоила годов лишения свободы, по праву считали, что они могут и должны помочь Израилю своими знаниями, опытом и связями с евреями, которые остались в СССР. Позиция тогдашнего руководства «Натива» была прямо противоположной. Согласно их позиции, после приезда в Израиль активисты не должны принимать участия ни в какой форме в деятельности, связанной с советскими евреями. Более того, израильское руководство было убеждено, что нельзя вести открытую борьбу с Советским Союзом за выезд евреев, поскольку СССР – государство настолько сильное и жестокое, что может позволить себе не считаться с мировым общественным мнением и давлением. Открытая борьба только подвергнет советских евреев опасности. Более того, по оценкам сотрудников «Натива», лишь малая часть советских евреев захочет выехать в Израиль. В лучшем случае – несколько тысяч, с натяжкой тысяч десять, максимум двадцать, и этот процесс займет много лет. Сотрудники «Натива» не могли понять, как евреи, на протяжении двух поколений оторванные от своей традиции и культуры и воспитанные большевистской властью, вообще могут задуматься о выезде в Израиль. Мы же считали, что Советский Союз намного слабее в противостоянии с Западом, а серьезное международное давление, продуманное и согласованное, обеспечит евреям безопасность и в конечном счете приведет к тому, что СССР откроет двери для выезда в Израиль. Мы обнаружили, что большинство израильского истеблишмента панически боится Советского Союза и его мощи. Надежды евреев помочь своим друзьям и государству Израиль в борьбе за выезд в Израиль очень быстро растаяли. Активисты начали искать другие пути помочь своим друзьям в СССР.

В «Нативе» решили малой кровью отделаться от активистов и подкупить некоторых из них обещаниями помочь с жильем или работой. Я находился в стороне от всех этих игр. По сравнению с остальными у меня было преимущество: я был моложе других и у меня не было семьи. Естественно, что все они были заняты проблемами трудоустройства и жилья – они отвечали не только за себя, но и за своих близких. Я же был молод, не обременен семьей, свободен и, конечно, мог больше себе позволить. Кроме того, я был другого склада и вырос в другом окружении. Между мной и большинством вновь прибывших активистов была разница в целое поколение. Молодежь моего возраста была в большинстве своем уже менее запуганная, более дерзкая, свободная и раскрепощенная. Большое значение имело и то, что я вырос и воспитывался в России, в Москве, в отличие от остальных, приехавших в Израиль из союзных республик. Они впитали свое еврейство дома, в ближайшем окружении. Я же родился в ассимилированной семье и не перенял традиционного еврейского подхода, готовность «устраиваться», приспосабливаться к среде. Хорошо это или плохо, но моя ментальность отличалась от ментальности, привычек и комплексов евреев из провинции.

При этом часть активистов находилась в плену своих политических взглядов. Некоторые выходцы из Прибалтики были связаны семейными или дружескими узами с членами «Бейтара», а некоторые из них состояли в «Бейтаре» в прошлом. Это влияло как на их поведение, так и на отношение к ним истеблишмента, партии МАПАЙ и Рабочих партий. Политические мотивы, сведение старых и новых счетов и комплексы стали неотъемлемой частью дискуссии между сторонами и уводили в сторону от принципиальных проблем борьбы за выезд. Были среди нас и такие, которые утверждали, что сопротивление израильской бюрократии активной борьбе – это результат социалистической идеологии и недостаточной преданности идеям сионизма. Некоторые дошли до утверждений, что социалистическое мировоззрение мешает израильским чиновникам выступить против Советского Союза. В ретроспективе времени я могу сказать, что эта оценка идеологических причин была неверной. Хорошо изучив израильскую бюрократическую систему, я пришел к выводу, что главной проблемой были профессиональные качества этих чиновников. У меня нет никаких претензий к их преданности делу выезда евреев Советского Союза в Израиль. Скорее наоборот.