– А воинственны девы у дивов?

– Грозны, когда супостат к ним является, и сражаются с отвагой, не жалея себя, словно витязи.

– Ну так поедем к дивам! – заспешил Ураган. – И возьмем от них невесту!

Тут Свир увял.

– Взять-то можно... Да только не признают они законов Тарги.

– А по каким же законам живут, если не приемлют власти желтого жира?

– Дивы забыли своих богов, и даже князья не помнят их имен, говоря, на что нам они, если мы сами не хуже? Что захотим, то и сотворим.

– Да ведь у них были те же боги, что и у нас! Отчего же они очумели и забыли их?

– Им не нужен ни земной, ни небесный огонь, ибо в стране тепло, – поведал Свир. – Вот и живут бездумно, словно скот, стадом. Не ведают семьи и кровного родства. Если кто заболел, изгоняют умирать. Нет у них ни стыда, ни совести, ни целомудрия, так что никак не сыскать там невесты. А желтого жира не приемлют, ибо никогда не видывали его.

– Опечалил ты меня, Свир, – закручинился государь. – Вся надежда была на тебя. Неужто не отыскать мне достойной девы?

Подручный вдохновился и повеселел.

– Не там мы искали, государь, не в той стороне.

– Куда след еще пойти?

– А слышал я по пути, – стал рассказывать подручный, – что в полунощной стороне за Рапейскими горами лежит земля рапеев. Там живут не простые сары, государь, а потомки самой Тарбиты и строго чтут законы Тарги.

– Это все домыслы досужие, – перебил его Ураган. – Нет рапеев на свете. Сгинули они много столетий назад, и более никто их никогда не видел.

Свир еще пуще повеселел, сдерживая радость.

– Встретил я одного странника, который бывал у рапеев десять лет тому. Отправил его князь арваров поискать новой земли, ибо у них страна бедная и нечем кормиться. Он ненароком и попал к рапеям, да еле назад выбрался.

– Можно ли верить сему? – усомнился государь. – Ныне вся земля исхожена-изъезжена. Нет места, чтоб спрятаться целому народу и жить скрытно.

– Странник тот из племени арваров, а им нельзя не верить.

– И что же он поведал тебе?

– Живы и здоровы, говорит, рапеи, славно благоденствуют. Еще он рассказывал, народ этот роста богатырского, беловолосый и грозный. Говорит он на сарском языке, но не ест ни мяса, ни молока, сыра и прочей обыкновенной пищи. А пьет лишь воду, что течет с гор, да и то дважды в день: утром, когда на реках солнце играет бликами, и вечером. Поэтому-де они и зовутся рапеями, то есть пьющими солнце. Божественный народ!

– Как же обходятся, когда нет солнца?

– Если же пасмурно или когда приходит метельная зима, то чудные эти люди едят хлеб из травы с горькой солью, запивая дождем или заедая белым снегом.

– Какие же они воины, коль траву едят, запивая водой? Ведь тоже как дикие дивы живут!

– В том-то и суть! – засмеялся Свир. – Странник сказал, что при столь мирной жизни и скудной пище они весьма воинственны и мало находится тех племен, которые отваживались делать набеги! Потому о них ничего и не известно. Сами же рапеи войной не ходят, но свою страну охраняют строго.

– Кто же у них соседи? Какие племена?

– Нет у рапеев поблизости никакого народа, ибо живут они за каменными горами. Только скалы там да леса дремучие. Зато будто на их земле есть вход в подземные чертоги Тарги! И рапеи его стерегут!

Послушал его государь, подумал, но сразу не решился посылать кого-либо на поиски земли рапеев. Было у него сомнение, что народ сей давно не сущ, о чем твердила молва, и осталось от него лишь название гор в полунощной стороне. А слух о нем все еще курился, будто затухший костер, и скорее всего был чьим-то благим измышлением, дабы указать беззаконным сарам, что можно жить на земле, блюдя законы.

И все-таки любопытство, совокупленное с близким окончанием рокового срока, побудило Урагана заслать сватов за Рапейские горы.

Путь был долог и опасен, поскольку мнимая земля рапеев лежала за далекими горами и путь к ней шел через иные народы и дикие племена кочевников. Да и никто не ведал и ведать не мог хода к ним, ибо странник, указавший Свиру на людей, пьющих солнце, был ослеплен ими, чтобы никогда не выказал дороги.

Это было единственным доказательством того, что рапеи были сущи в сем жестоком и алчном мире.

Дождавшись, когда спали весенние паводки и обнажились броды, Ураган послал Скуфь в полунощную сторону, за Рапейские горы.

– Каждый из вас, – сказал при этом, – должен привести мне воинственную деву из достойного ратного рода. Но не силой ее взять, и не за жир, а по любви и согласию. Да такую, чтоб мне под стать, чтоб не стыдно было назвать государыней. Я выберу из них всего одну, на остальных вы женитесь. Так что избирайте, чтоб себе люба была. Но тот витязь, что приведет мне невесту и сам без ничего останется, награду получит – мою дочь в жены.

Тут Скуфь замерла, думали, ослышались: как это государь решил? По новому обычаю отдать замуж Обаву?

Но смолчали, ибо каждому хотелось заполучить государеву дочь: взращенная по старым обычаям, она была стройной, страстной и прелестной.

Или казалась таковой, поскольку дочь Владыки...

Проводил государь Скуфь и напутствие дал – щелкнул вослед бичом и крикнул:

– Путь ваш далек, через многие земли и народы! Пройдите его так, чтобы можно было своим следом назад вернуться. Ступайте с миром и обретете обратную дорогу!

Всякий вольный сар рождался с бичом в руке и проводил с ним всю жизнь. Это орудие было не только для управления стадом или табуном, не только средством, дабы щелканьем подавать знаки, слышимые на многие поприща, и не только оружием против зверя или лихого степняка, замыслившего похитить животных; настоящий боевой трехсаженный, одиннадцатиколенный бич прежде всего был символом власти в семье, роду и племени, поскольку наемные пастухи и рабы пользовались всего лишь короткими кнутами или плетями.

И особым, самым длинным, двенадцатиколенным бичом владел государь. Это под его щелчок все начиналось и оканчивалось; им благословлялись походы и отдавалась честь вернувшимся с победой витязям; с помощью плетеной кожаной змеи, издающей свист, беседовали с богами, им казнили и миловали.

Одним ударом бича государь низводил виноватого в изгои, двойным превращал в раба, а тройным возвещал о рождении наследника.

Скуфь услышала щелчок, посланный ей вослед, и порадовалась, что не придется воевать на сей раз и гибнуть в засадах супостата, вдохновилась и далеко поехала – через всю степь в дремучие леса, куда редко доезжали сары.

Увел Важдай сватов за тридевять земель, через степи, леса, горы и многие полноводные реки, да будто канул в их воду...

Ураган скакал со светочем в руке, озаряя бесконечные изгороди, и слышал только ржанье и многотысячный топот копыт. Встревоженные лошади бились о жерди внутреннего забора, метались в разные стороны, и это было верным знаком, что в загоне волки. Оставалось лишь гадать, как они сумели проникнуть внутрь: трехлетний молодняк, выкормленный к продаже, и маток берегли пуще всего и устраивали загон с двойным ограждением. Причем наружное плели из толстого ивняка и делали ловушку – острили зубчатую верхнюю кромку и ставили сторожки. Стоило зверю тронуть лапами жердь, как тугая лоза распрямлялась и запарывала храбреца, которого не снимали с плетня – для устрашения других. Ко всему прочему, обычно между изгородями всю ночь ездила стража, но иногда сюда для приманки зверя помещали жертвенных телят и мелкий скот. Если иному ловкому переярку и удавалось проникнуть, то он резал малое, оставляя нетронутым великое.