– Потому что, пока Василиск не получит то, зачем пришел, он не успокоится и накажет всякого, кто посмеет нарушить его покой. Это легенды так говорят, – добавил он с лукавой усмешкой.

– Гроза кончается, – Вадим Семенович вытянул шею, всматриваясь в черноту за окном. – Видите, молний больше нет, и гром стих.

– Не только гром, – Егор чуть крепче прижал к себе Алю. – Колокола тоже больше не слышно.

– Может, это какой-то акустический феномен? – предположила она. От Егора вкусно пахло дорогим одеколоном, и в объятиях его было совсем не страшно. Даже россказни этнографа Димы не казались такими уж жуткими.

– Или чей-то розыгрыш, – Вадим Семенович многозначительно приподнял кустистые брови. – Дмитрий Сергеевич, признайтесь, голубчик, что это ваших рук дело. А что, очень ловко у вас получилось: сначала напугали нас байками о змее, а потом организовали это маленькое представление. Браво! – он несколько раз громко хлопнул в ладоши. – А теперь рассказывайте, где вы его спрятали?

– Что он спрятал, Вадик? – Эллочка вопросительно посмотрела на супруга.

– Как что?! – Вадим Семенович приосанился. – Магнитофон!

Магнитофон! Ну конечно! Аля вздохнула с облегчением. Ведь нет ничего проще, чем спрятать где-то поблизости от дома магнитофон, а в самый кульминационный момент включить его. Ай да Димочка! Ну кто бы мог подумать?!

– Прошу прощения, – Гришаев развел руками, – я бы и рад развлечь почтенную публику, но посудите сами, как я мог включить магнитофон, если все это время находился рядом с вами?

– С помощью пульта дистанционного управления, – усмехнулся Егор. – А ну-ка, Дмитрий Сергеевич, выворачивайте карманы! – он подмигнул Але. – Сейчас мы вас выведем на чистую воду, затейник вы наш!

Здесь Гришаеву стоило бы рассмеяться, покаяться в грехах и выложить на стол пульт, но вместо этого он набычился, отступил на шаг и хмуро сказал:

– Нет у меня никакого пульта!

– Ну, а раз нет, так вам и бояться нечего! – включилась в игру Эллочка. – Выворачивайте карманы! – она решительно шагнула вперед, протянула руку к одному из бесчисленных карманов Диминой жилетки.

От этакой наглости тот потерял дар речи, раздраженно шлепнул мадам Иванову по руке и резво отскочил в сторону.

– Прекратите немедленно! – В голосе его слышалось негодование и еще что-то неидентифицируемое, но наводящее на определенные размышления.

– Значит, все-таки это ваших рук дело! – сказала Эллочка и скосила глаза на Оленина. – Видите, Егор, раз наш доморощенный фольклорист не позволяет себя обыскать, значит, ему есть что скрывать.

– Нечего мне скрывать! – огрызнулся Гришаев и попятился к столу. – Просто я не люблю, когда со мной вот так, бесцеремонно. Я же вам уже сказал, что нет никакого магнитофона и пульта никакого тоже нет!

– Ну, нет так нет, – Егор в жесте примирения поднял вверх обе руки. – Давайте-ка лучше вернемся к столу. Вон и вино еще осталось, которое грех не допить.

Вино, безусловно вкусное, заслуживало самого пристального внимания, но ужин, увы, был безнадежно испорчен. Ни у кого из гостей не получалось расслабиться, каждый из них нет-нет да и всматривался в темноту за окнами, прислушивался, не зазвонит ли опять на Мертвом озере колокол. Колокол не звонил, темнота была самой обычной, все страшные истории уже рассказаны, и, как-то не сговариваясь, гости начали расходиться по своим комнатам.

* * *

Несмотря на хлопоты минувшего вечера и пережитое потрясение из-за выходки коварного Дмитрия Сергеевича, спать хотелось просто невероятно. Наверное, сказывалась усталость от проделанной дороги и четыре бокала вина. Аля даже не стала принимать душ, сил хватило лишь на то, чтобы расплести косу, переодеться в ночную сорочку, расстелить постель и проверить, хорошо ли заперто окно. Пусть рассказы про Василиска – это всего лишь легенда, но спать с открытым окном все равно как-то боязно. Она уснула сразу, едва только голова коснулась подушки, провалилась в глубокий сон...

...Звук был настойчивый и совершенно чуждый Алиному сну – скрипучий, отзывающийся надсадной болью в висках. Избавиться от него можно было лишь одним способом – проснувшись. Аля, не открывая глаз, села в кровати, прислушалась. Вдруг этого окажется достаточно, чтобы назойливый звук исчез. Тогда не придется открывать глаз, а можно будет снова с головой нырнуть в сон.

Полумеры не помогли – постукивание сделалось еще громче, еще настойчивее. Пришлось открыть глаза, встать с постели.

В комнате царил полумрак: уже не полуночная темнота, но еще и не полноценные предрассветные сумерки. Что-то среднее – серебристо-дымчатое, кисейное, размывающее очертания окружающих предметов, делающее знакомые вещи непривычными. Прогоняя остатки сна, Аля тряхнула головой, отбросила с лица волосы. От кровати прямо к окну стелилась яркая лунная дорожка. Вот почему свет такой серебристый – из-за луны. Аля ступила на дорожку, босым ногам тут же стало холодно. Странно, окно закрыто, а по полу тянет сыростью...

...Окно не было закрыто. Створки его, распахнутые настежь, ритмично постукивали на ветру. Вот откуда этот разрушивший ее сон звук. Все из-за открытого окна. С этой мыслью Аля проснулась окончательно. Как может быть открыто окно, которое она своими собственными руками запирала на ночь?.. Из-за ветра? Да не может такого быть! Она проверяла – задвижки на окне были основательными и надежными, открыться сами собой они не могли. Значит, не сами собой...

Холод, который до этого лишь слабо покусывал босые ноги, поднялся выше, забрался под сорочку, облапил горячее со сна тело. Окно открыто не потому, что она его плохо закрыла, оно открыто потому, что, пока она спала, кто-то его открыл и впустил в комнату этот пронизанный серебряным светом холод.

– Алевтина... – голос был тихий, едва различимый. – Алевти-и-ина...

От страха в глазах потемнело, лунный свет померк, и в комнате тут же сгустился мрак. Аля попятилась к двери, дернула за ручку – заперто. Конечно, заперто, она же сама и заперла дверь, точно так же, как окно...

– Алевтина...

А свет померк не сам по себе. Он померк оттого, что его заслонила женская фигура.

Женщина стояла по ту сторону окна, прижимала ладони к запотевшему стеклу и не решалась войти внутрь. Она была страшной – эта незваная ночная гостья. С лицом, бледным и застывшим, с огромными черными глазами, спутанными волосами, такими же длинными, как у Али, в насквозь мокрой, точно саван, обвивающей тонкое тело сорочке.

– Впусти меня... – Ладони с разрывающим барабанные перепонки скрипом заскользили по стеклу. – Впусти-и-и...

Аля затрясла головой, прогоняя наваждение прочь. Она еще не проснулась, она спит и видит сон во сне. Так иногда бывает, она о таком читала.

– Он придет за тобой... скоро. Берегись! – Ладони соскользнули со стекла, плетьми повисли вдоль тела. Наваждение не исчезло, оно смотрело на Алю черными дырами глазниц и скалилось в жуткой усмешке. – Я пообещала, и он придет, – наваждение отступило от окна, погрозило Але пальцем. – Договор нельзя нарушить... – Еще шаг – и белое платье-саван почти растворилось в лунном свете.