Вот тут уж перепугалось правительство Франции. Стало ясно, что дело не только и не столько в Марокко. Что кайзер ищет предлог для войны, в которой Франция без помощи России обречена быть раздавленной. Обеспокоилась и Англия. Ведь после гибели большей части русского флота главной ее соперницей на морях становилась Германия. А если она раскатает Францию, то станет полной хозяйкой в континентальной Европе, попробуй-ка потом с ней сладить. При поддержке британцев кайзера удалось склонить к проведению международной конференции по марокканскому вопросу в испанском городе Альхесирасе, но немцы были настроены неуступчиво [47]. Неприкрыто бряцали оружием — дескать, ну-ну, посмотрим, что предложит ваша конференция. А германский генштаб предлагал Вильгельму просто взять, да и нанести удар — без всяких конференций, без всякой болтовни.

И державы, только что дружно валившие Россию, начали быстренько менять отношение к ней. Комбинация была разыграна опять через премьера Витте. Нашу страну лихорадил финансовый кризис, усугубленный диверсиями Парвуса. Она оказалась на грани грандиозного дефолта. А иностранные банки в займах отказывали. «Общественное мнение» было перевозбуждено против русских. Британские газеты называли царя «обыкновенным убийцей», а Россию «страной кнута, погромов и казненных революционеров», французская пресса вопила: «Давать ли деньги на поддержку абсолютизму?» Но правительство Франции начало уговаривать своих банкиров и парламентариев выделить кредиты Петербургу. По данному поводу было даже заключено специальное соглашение: «Считать мирное развитие мощи России главным залогом нашей национальной независимости». И с Витте тоже было заключено соглашение — Франция предоставляла «великий заем», позволяющий преодолеть кризис, а Россия за это обязалась на конференции в Альхесирасе поддержать Францию [47, 178]. Таким образом единый антироссийский фронт раскололся. Озаботился и «финансовый интернационал». При сложившейся ситуации крушение России принесло бы главный выигрыш Германии, открыв ей путь к европейскому господству. Международные банковские корпорации подобная перспектива не устраивала. Получалось, что валить Россию еще не время. И финансовые потоки, питавшие революцию, вдруг пресеклись…

В революционном движении сразу пошел разнобой. В Москве, Забайкалье, Прибалтике, Польше, на Кавказе, в ряде других мест по инерции вспыхнули вооруженные восстания. Но они носили очаговый характер и довольно легко были подавлены войсками. А революционные деятели, которых не пересажали, дружно потекли в Финляндию. Еще Александр I, присоединив Польшу и Финляндию, широким жестом даровал им конституции и полное внутреннее самоуправление. Поляки за свои восстания были лишены особых прав. Но финны вели себя умнее. Они никогда открыто не бунтовали и продолжали пользоваться дарованными привилегиями, успешно злоупотребляя ими. Местные власти вели националистическую линию, но исподтишка, не стремясь лезть на рожон. Местная полиция закрывала глаза на русских революционеров, и Финляндия была для них абсолютно безопасным прибежищем. Отъехал на дачном поезде из Питера — и уже не достанут.

Правда, сворачивать революцию левые партии еще не собирались. Ведь, казалось, таких успехов достигли! Ленин и другие лидеры прогнозировали новый подъем в 1906 г. (потом его будут прогнозировать в 1907 г., но так и не дождутся). А пока, чтобы поддерживать накал и нагнетать напряженность, было решено перейти к террористическим методам. Заодно это позволяло осуществлять самофинансирование — путем «экспроприаций», т. е. ограбления банков, казначейств, рэкета богатых людей. Создавались законспирированные дружины боевиков, обучались стрельбе, обращению с бомбами и холодным оружием. На словах некоторые партии осуждали терроризм. Осуждали большевики. Еще в большей степени осуждали меньшевики. Но на деле террором и «эксами» занялись все. Большевики, меньшевики, эсеры, анархисты, националисты, банды беспартийных «зеленых братьев».

Заполыхало по всей стране. В. Г. Орлов описывает обстановку в Польше: «Бомбы находили в лукошках с земляникой, в почтовых бандеролях, в карманах пальто, на митингах и даже на церковном алтаре! У террористов всюду были свои тайные мастерские по производству бомб, они все взрывали на своем пути: винные лавки, памятники, церкви, убивали полицейских, всех и вся». Ведут важных свидетелей в полицейский участок под охраной казаков — из окна вылетает бомба, 2 полицейских и 3 казака убиты, 8 тяжело ранены [118]. Практически развернулась война. В Прибалтике сепаратисты стреляли по казачьим патрулям на лесных дорогах, на ночных улицах городов. В Закавказье казакам, посланным разнимать резню армян и азербайджанцев, доставалось от тех и других. На Урале обширная сеть боевиков под руководством Свердлова вела систематическую охоту на полицейских, казаков, патриотов-«черносотенцев». В 1906–1907 гг. от рук террористов пало 768 только высокопоставленных должностных лиц. А мирных граждан, солдат, чиновников, рядовых полицейских, казаков — тысячи. Еще тысячи были ранены, искалечены…

Сколько именно, мы не знаем. Увы, царское правительство опасалось раздражать «прогрессивную общественность», как будто даже и стеснялось собственных защитников, умалчивало об их гибели, не сообщало об их подвигах. В то время как убийц поддерживали пресса, адвокатура, им рукоплескали, их героизировали молодежь и интеллигенция. Да ведь и с терроризмом было не так все просто! Тоже походило на четкое распределение ролей. Осуществляли террор радикальные нелегальные партии — вроде бы в собственных интересах. Но политические плоды пожинали либералы. Их партии, октябристы и кадеты, после Манифеста от 17 октября стали легальными. И играли на той самой дестабилизации, которую вели революционеры. Использовали ее для давления на правительство, требовали дальнейших политических уступок.

В апреле состоялось торжественное открытие Первой Государственной Думы, в стране начинался «парламентаризм». Но сопровождалось это волной забастовок и антиправительственных манифестаций. А первым актом Думы стало… требование общей амнистии! По России ручьями лилась кровь невинных жертв, гремели взрывы и выстрелы, а «народные избранники» требовали освободить тех убийц и смутьянов, которых удалось поймать! И «общественность» бурно приветствовала такие акции думцев! Но царь уже знал, к чему ведут уступки. И власть, хоть и с опозданием, начала реагировать на атаки жестко. Николай II наконец-то отправил в отставку Витте, назначив премьером решительного Столыпина, который в июле 1906 г. разогнал слишком буйную Первую Думу, а в августе ввел закон о военно-полевых судах, получивших право быстро и без апелляций отправлять преступников на виселицу.

Правда, юрисдикции военно-полевых судов подлежали только лица, захваченные с оружием в руках, террористы, изобличенные явными уликами. То есть мелкая сошка. Преступники более высокого уровня ускользали. А те, кто был арестован, отделывались легко. Троцкий, например, жил в питерских «Крестах» со всеми удобствами. Сохранилась его тюремная фотография — во фраке, с белоснежным воротничком и манжетами, как в великосветском салоне. Его камера и впрямь стала подобием салона. Днем двери не запирались, к нему пускали гостей. Навещали соратники, иностранцы. Еду доставляли из ресторана лучшего качества. Суд открылся в сентябре 1906 г. Троцкий на заседании закатил речь — такую экзальтированную, что довел себя до эпилептического приступа. Разумеется, сорвал овации, восторги молодых людей и восхищение барышень. А законы для «политических», которые самолично не стреляли, не взрывали и не резали, оставались мягкими. Ссылка. Хотя руководящую роль Льва Давидовича все же учли, ссылку дали бессрочную, на «вечное поселение» в Тобольскую губернию. Его покровителя Парвуса сослали в Туруханский край.