в горнице тоже, но мало-помалу все доделывалось и достраивалось. Весной отелилась Царева телка, и вот уже в хлеву Коскела мычали две дойные коровы. Масло сдавали в лавку на селе, и это составляло их скромный доход, не считая жалованья Алмы, которое целиком уходило на еду. На третий год завели поросенка, по корма для него не хватало, и ему собирали по ручью осоку. Вырос поросенок каким-то чудищем с косматой щетиной и толстой непробиваемой шкурой.

Сигарный ящичек перенесли в избу — прятать его уже не имело смысла, так как он был пуст. Хоть Юсси и старался сам делать все, что мог, но многое приходилось и покупать. Лошадь, корова, железные части повозки и саней, сбруя, инструмент — все это стоило денег, вот ларчик-то и опустел. А еще сколько необходимо было приобрести! К тому же с третьего года началась отработка — правда, пока лишь один раз в неделю, без коня, однако же времени на свои работы оставалось меньше.

Конечно, было чему и порадоваться. Первая рожь уродилась великолепно, хоть поле было плохо удобрено. Девственная земля дала ей всю свою нетронутую силу.

Каждую холодную ночь Юсси проводил без сна, терзаясь тревогой, но его опасения оказались напрасными —заморозков не было, несмотря на то, что болото лежало совсем рядом, а его осушение только-только началось.

Да, рожь уродилась на славу. Когда отмерили зерно на семена и прикинули, сколько потребуется на прокорм, то оказалось, что останется немного и для продажи. То и дело Юсси заходил в ригу, пересыпал рожь в ладонях и рассматривал зерна.

— В жизни не видал такого зерна, — сказал он Алме.

— Ну, теперь ты доволен?

— Кабы заранее знать, так я больше бы посеял.

Да, эта тихая, снедающая душу жадность не покидала Юсси до самой могилы. Но Алма все же воспользовалась хорошим настроением мужа, чтобы сообщить ему нечто такое, в чем нелегко было признаться:

— Хлеб не будет лишним... если прибавится едоков... Почему-то Алма при этих словах немного покраснела. Юсси понял не сразу, но затем вдруг ему все стало ясно.

— Прибавится... едоков?

Собственно, это не было неожиданностью. За два года они не раз об этом говорили и, в конце концов, решили не принимать никаких мер предосторожности. Алма хотела ребенка, и Юсси после многих колебаний согласился с нею. Конечно, он предпочел бы, чтоб это случилось как можно позднее — ведь тогда Алма потеряет работу. Вот почему признание жены доставило Юсси не одну только радость. Алма, стараясь быть совершенно спокойной, ждала, что скажет Юсси.

— Вот как... А ты уверена?

— Да.

— Когда же это... ну... произойдет?

— Весной...

— Значит, так... Значит, так... Стало быть, ты еще всю зиму сможешь работать...

Грудь Алмы всколыхнулась от смеха, который она все же сумела сдержать. Разумеется, она ждала от Юсси хоть немножко ласки, но то, что Юсси сказал, было так искренне, так естественно для него! И она промолвила кротко:

— Почему же... Конечно, смогу.

И позже, уже в постели, она снова заговорила об этом: — Ты не рад?

— Чему?

— Ну... что будет ребенок.

— Не-ет... Чего же... Уже, как-никак, пора.

Юсси и правда освоился с этой мыслью, так что она больше его не пугала. Думать о ребенке было даже приятно. Как истинный первосеятель и основатель нового хозяйства, он, конечно, хотел непременно сына.

— Вот и Лийса тоже носит. Теперь, кажется, с этим делом у нас все в порядке.

Алма в ответ лишь тихонько засмеялась. Она смеялась от души, но почти беззвучно. Она ничего не стала говорить. Словно ей хотелось побыть наедине со своим счастьем. Смех ее всегда бывал таким простым и ясным, как родник идущей от сердца радости.

Его не замутили слова, которые Юсси, уже засыпая, произнес озабоченным тоном:

— Только вот как мы будем жить... без заработка?..

Алма не была легкомысленной, но она верила, что все будет хорошо. Жизнь не могла остановиться из-за появления на свет ребенка. Напротив, она была убеждена, что лишь тогда-то, собственно, и начнется настоящая жизнь.

Юсси и Алма порой узнавали, что говорят о них соседи. Однажды Алме рассказали, будто кто-то из женщин спрашивал у Отто, мол, есть ли у этой Алмы хоть какая-нибудь мебель. А Отто ответил:

— Есть у нее Юсси да дровокольный чурбан.

Алма не передала мужу этих слов, но стала просить комод для горницы. Первую ее просьбу Юсси не удостоил даже презрительной усмешкой, но Алма все настаивала, и его сопротивление слабело по мере того, как все очевиднее становилась беременность жены. Все чаще он стал робко справляться о ее здоровье и в конце концов согласился купить ей комод.

Таинственная могучая сила, скрытая в беременности, заставила Юсси склонить голову. Он испытывал страх, суеверный страх первобытного человека перед неведомыми силами, которым невозможно противостоять. Комод был его жертвой предстоящему событию, которое надвигалось, как лавина, стихийно, не считаясь ни с чьей волей, не подвластное никому. Алма получила комод, столяр получил деньги, а Юсси получил временное облегчение.

Зимой он отправился на заработки. У Кюля-Пентти рубили лес, и Юсси со своей Лийсой подрядился вывозить бревна. Между прочим, в ту же зиму умер Болотный Царь. У него пошаливало сердце, но он и слышать не хотел о том, чтобы лечь или позвать врача. Сердясь и бранясь, он гнал прочь сына, который уговаривал его поберечься, и сын, воспитанный в большой строгости, не посмел перечить отцу, хотя сам был уже в почтенных летах и давно вел хозяйство самостоятельно. Старик все вертелся на лесосеке, наблюдая за работами. Он расспрашивал Юсси о его делах и, слушая, одобрительно бурчал что-то.

— А кобыла-то твоя с брюхом!

— Так точно. Наконец-таки получилось, а то уж я четыре раза водил ее...

— Вот как. И женка тоже, я слышал?

— Точно... хе-хе... И с этой стороны, значит, тоже... да...

— Я летом зайду поглядеть.

— Приходите. А то пожалуйте хоть сейчас — в любое воскресенье.

— Я летом приду, как сказал.

Старик даже немного рассердился, что Юсси вздумал ему указывать. Но через два дня после этого разговора Болотный Царь умер. Он наблюдал за трелевкой и вдруг увидел, что какой-то молодой растяпа работник беспечно погоняет лошадь с грузом длинных, тяжелых хлыстов, которые трутся о соседнюю сосну, сдирая с нее кору.

— Смотри, молокосос, что ты делаешь! Или ты, дьявол, не научился лошадью править?

Старик сделал