class="p1">Впрочем, и смотреть было некому. На чайной веранде никого не было. И даже дверь с веранды в коридор была закрыта.

По тому, как двигался Леонид, можно было подумать, что его целью является тыловая часть дома, примыкающая к глухой веранде. Так оно и было на самом деле. На этом небольшом, самом укромном кусочке дачной территории Леонид провел минут пятнадцать. Ничего особенно интересного на первый взгляд там не было. Если встать спиной к дому, к глухой веранде, слева два куста персидской, но уже выродившейся сирени. Под ними сломанная тачка со следами присохшего раствора. Прямо по курсу, в десяти шагах, за густыми кустами смородины забор из полуистлевшего штакетника. Направо развалины теплицы. Дюралевый скелет, битые стекла, куча камней.

Леонид заглянул на веранду-нет ли там кого? Там была лишь поваленная на бок раскладушка и старый комод, набитый пыльными банками с вареньем и огурцами. Спрятаться тут было невозможно, даже если бы кто-то захотел.

Леонид занялся делом. Несколько раз присаживался у сирени и у смородины, поднимал с земли какие-то тряпки, рассматривал, клал на место. Поднимал окурки, тоже рассматривал. Одни брезгливо отбрасывал, к другим относился с почтением, упрятывал осторожно в карман куртки. Потом еще что-то рассматривал, похоже, какую-то дощечку или железку. Она тоже последовала в карман.

Был осмотрен и забор. В нем не хватало четырех штакетин. Сразу за этим проломом начиналась тропинка, уводящая вниз, в овраг. При виде тропинки сторож загадочно улыбнулся.

Закончив свои невнятные исследования, Леонид осторожно выглянул из-за угла дома. Именно на эту сторону выходили окна кухни, Марусиной комнаты и комнаты секретаря. Гусиным шагом, чтобы не заметили, и медленно, чтобы не нашуметь, сторож двинулся вдоль дома, заглядывая поочередно и очень осторожно в окна.

На кухне никого не было. Газ не горел, никаких приготовлений к обеду заметно не было. Вообще могло создаться такое впечатление, что дом покинут. Человеческое присутствие тут не ощущалось.

Но, заглянув в следующее окно, сторож понял, что, подумав так, он ошибся.

8

Явился, не запылился!

Маруся сидела на полу в позе Возвышенного Внимания, я располагался перед нею, также на полу, приняв классическую позу Говорящего. Глаза моей «демонической девы», как назвал ее пошляк Шевяков, были закрыты, на лице читалась смесь умиротворения и сосредоточенности. Я же, наоборот, глядел во все глаза, ибо, если Говорящий не зряч, он безумен. Произносимые мною слова напрямую, минуя даже обыкновенный физический слух, вливались в сознание ничему не удивляющейся девицы и отзывались благодарным дыханием ее девственного сознания.

От моего округленного ока не утаилось неожиданно возникшее затемнение в левом нижнем углу окна. Слегка лишь скосив зрачок, я определил, чьему это хамскому вниманию подвергается наше возвышенное уединение.

Я не испугался.

И не удивился.

Даже если бы этот усатый бульбоед мог слышать каждое слово из произносившихся мною, он не уловил бы смысл действа. Просто потому что не в состоянии представить себе то, о чем идет речь. Папуас может взять в руки микроскоп, может разобрать его на винтики, но никогда не поймет, для чего он предназначен.

Физиономия сторожа исчезла. Что ему ответить, когда он спросит, чем мы тут занимались? Во-первых, не спросит, постесняется. А ежели, обнаглев, заговорит на эту тему, скажу – медитировали. Это слово обозначает так много всякого, что уже ничего и не обозначает. Кроме того, знакомо любому, кто хоть разок заглядывал в журнал «Знание – сила». А Леонид, судя по его пытливому характеру, заглядывал. Пусть думает, что мы какие-нибудь тайные йоги или, хуже того, вегетарианцы.

Уложив после сеанса Марусю отдохнуть, я отправился на неизбежную встречу с любопытствующим сторожем. Я был уверен, что он с нетерпением ожидает возможности завести со мною беседу, и не ошибся. Меня, кстати, такое развитие наших отношений устраивало. На самом деле надо же было поближе познакомиться с человеком, с которым ты вынужден делить кров трагического жилища. Существенным было и то, что, беседуя со мной, настырный сторож терял возможность шляться по участку и этим меня нервировать.

На это глобальное сближение я пошел, вооружившись заранее вскипяченным чайником и баночкой малинового югославского джема, изъятого из последнего заказа Модеста Анатольевича. Человек более щепетильный, чем я, счел бы это мародерством, но я не испытывал угрызений совести.

Разглядев мой чайник из окна сторожки, Леонид прискакал к веранде так скоро, как будто чайник был заранее оговоренным паролем. Увидев, как он направляется ко мне со свертком в руках, я заволновался-вдруг он опять тащит шмат сала. Оказалось, нет, не сало. Редкий спиртной напиток.

– Называется «Папарц кветка». Я добавляю иногда в чай несколько капель. Сегодня набегался, утро сырое, надо погреться. Не желаете присоединиться?

– «Папарц кветка»?

– В точном переводе, но одновременно убивающем некий тонкий языковой аромат, – «Цветок папоротника».

– Языковой аромат?

– Да. В нем, на мой взгляд, вся соль и весь мед. Хотите еще один пример точного, но неточного перевода?

– Хочу пример. – Я говорил обессиленно, потому что действительно был обессилен недавним сеансом. Воистину, то, что очищает, то в каком-то смысле опустошает.

– Вот пример: госбезопасность! Согласитесь, как это звучно и угрожающе звучит по-русски. А перейдем на белорусскую мову: дзяржавна бяспека. Ничего страшного, даже погладить можно.

Я продолжал еще немного плавать в облаках.

– Да, да, я понимаю, белорусский язык. Нет малых языков, все языки имеют право…

– Смотрите, вы и хотите, но не можете удержаться от иронии. Слова вроде бы правильные, но они отбрасывают едва заметную тень.

Мне пришлось сделать движение руками, показывающее, что ни в какой тени я не виноват и даже осуждаю ее за то, что она отбросилась.

– Чтобы закрыть тему, я процитирую одного довольно умного русского. Вы его не знаете, но это не имеет значения. Он как-то сказал: Бог понимает по-белорусски. С меня довольно.

Я кивнул, показывая, что и с меня тоже.

– Только один вопрос.

– Весь внимание.

– Вы почти все время говорите очень правильно, а потом вдруг ни с того ни с сего – акцент.

– Это все к той же теме. Я учился в Москве, и продолжаю учиться в Москве, и, так сказать, московский язык знаю хорошо. Но бывают моменты в жизни, когда хочется выразиться посильнее, но без мата. Тогда я зову на помощь мову. Это бывает не часто, но бывает.

Я начал наливать ему чай в знак того, что объяснения приняты. Все-таки приятно, когда национализм носит такой умеренный характер.

Приняв чашку с чаем, Леонид плеснул туда из своей бутылки и пододвинул бутылку мне. Я угостился несколькими