Людмила кряхтит в знак согласия и готовит поднос с искусно разложенной клубникой, малиной и черникой, а также чашку дымящегося горячего кофе. Я благодарю ее и спешу обратно наверх, где ждет мой зайчик.

Я решил, что есть один ее вопрос, на который я могу ответить сегодня, часть правды, которую я могу дать ей.

Ее глаза полны любопытства, когда я вхожу в ее комнату и сажусь на край кровати, ставя поднос на его место на тумбочке.

«Итак, — начинает она, — о…

— Открой, — мягко приказываю я, беря клубнику за плодоножку, и когда ее пухлые губы послушно раздвигаются, я вталкиваю сочную ягоду внутрь и смотрю, как ее белые зубы впиваются в ее плоть — так, как я хочу вонзить свои зубы в ее.

Всплеск вожделения такой внезапный, такой сильный, что мне приходится напрягать каждую мышцу тела, чтобы не поддаться желанию. Есть что-то почти каннибальское в том, как я хочу ее, в том, как у меня текут слюнки при мысли о том, чтобы попробовать на вкус ее гладкую бронзовую кожу и слизать капельки пота с ее обнаженного тела после того, как я еще раз трахну ее до изнеможения. Я помню, как ее соски ощущались на моем языке, ее солено-ягодная сущность, и контроль, которым я только что гордился, вдруг стал тонким и изношенным, как древняя веревка.

Она тоже напрягается, ее глаза устремлены на мои, ее стройное тело напряглось от первобытного осознания добычи. Струйка клубничного сока вырывается из ее рта, и я инстинктивно ловлю ее большим пальцем, мое сердце бешено колотится от ощущения ее теплой кожи, пухлости ее нижней губы, блестящей, красной и липкой от сока. Удерживая ее взгляд, я подношу большой палец ко рту и сосу его начисто, как я сосал бы ее сладкие, ягодно-липкие губы, если бы мог поверить, что остановлюсь на этом.

Ее глаза расширяются, ее дыхание сбивается из-за моих действий, ее взгляд на мгновение падает на мои губы, прежде чем снова встретиться со мной взглядом. Она так же возбуждена, как и я, я это вижу, и в воздухе между нами кипит обжигающее напряжение, нагревая комнату до тех пор, пока мои кости не начинают гореть, а мой член так тверд, что застежка-молния вот-вот взорвется. отпечаток на его длине. Я почти чувствую ее податливую плоть под своими ладонями, почти чувствую вкус этих блестящих, покрасневших губ…

Далекий раскат детского смеха приводит меня в чувство, и я понимаю, что наклонился к ней, моя рука уже сжимала ее одеяло. Блядь. Разжав кулак, я встаю на ноги и шагаю к окну. Делая глубокие очищающие вдохи, я вижу, как мой сын бегает по подъездной дорожке, а Аркаш гонится за ним. Он смеется так сильно, что я слышу его даже сквозь пуленепробиваемое стекло, и этот звук еще больше рассеивает туман похоти, окутывающий мой мозг.

Чертов ебать. Я думал, что держу себя в руках — я был уверен в этом после того, как вчера искупал ее, сохраняя жесткий самоконтроль. Я хотел ее, да, но я мог дистанцироваться от этого желания и сосредоточиться исключительно на ее благополучии, на том факте, что она только что перенесла операцию и нуждалась во мне, чтобы быть ее опекуном. Но сегодня ей лучше, а самообладание у меня в тысячу раз хуже.

— Гм, Николай… — тон Хлои неуверен, ее голос мягкий и слегка хриплый. Услышав это, я снова содрогаюсь от голода. На этот раз, правда, ее тут нет, и мне легче взять себя в руки, обуздав дикую потребность.

Сглаживая выражение лица, я сцепляю руки за спиной и поворачиваюсь к ней лицом. — Да, зайчик?

Ее нежное горло дрожит от глотка. — Что там делает Слава?

— Играет в пятнашки с одним из моих охранников. Я возвращаюсь к кровати и сажусь у ее изножья, настолько далеко от нее, насколько это возможно, но все еще занимая тот же предмет мебели. — Павел, должно быть, попросил его присмотреть за Славой, пока он убирает после обеда.

Маленькие белые зубы беспокоят ее нижнюю губу. "Верно. Верно." Внимательно наблюдая за мной, она берет кофейную кружку и дует на горячую жидкость. Я догадываюсь, что у нее на уме — она обсуждает, как лучше всего подойти к теме, которая ее больше всего интересует, — поэтому я решаю ей помочь.

Я не готов говорить о своем отце, но я могу сказать ей правду о моем сыне.

Выдерживая ее взгляд, я спокойно говорю: — Пять лет назад мой брат Валерий отпраздновал свой двадцать второй день рождения в ночном клубе в Москве. Это была вечеринка года; там были все, кто есть в нашей части света, включая, как я узнал позже, Ксению Леонову, затворницу, дочь давнего врага и соперника нашей семьи».

Хлоя в замешательстве хмурится. «Леонова? Как в случае с Леоновыми, о которых вы упоминали ранее? Настоящая русская мафиозная семья?

«Они бы отвергли и этот ярлык, но да. Они ловят рыбу в гораздо более грязном пруду. В любом случае, в отличие от своего брата Алексея, Ксения всегда держалась вне поля зрения, поэтому я понятия не имел, кто она такая, когда она подошла ко мне». Я делаю вдох, чтобы совладать с разгорающейся во мне знакомой яростью. «Я думал, что она просто еще одна светская львица или подражатель модели, поэтому мы потанцевали, выпили несколько рюмок, а затем пошли в отель, чтобы трахаться».

Хлоя слегка вздрагивает, кофейная кружка дрожит в ее руке. Я быстро двигаюсь, хватаю его у нее и кладу обратно на поднос, пока темная жидкость не успела пролиться. Тогда я сажусь ближе к ней.

В воспоминаниях о Ксении хорошо то, что это убивает мое либидо насмерть.

«Я надела презерватив, как всегда», — продолжаю я, и глаза Хлои расширяются. Она должна понять, куда движется история. — Да, — говорю я, прежде чем она успевает спросить, — он сломался. Либо так, либо она как-то подделала его — я до сих пор не знаю, что именно. Я ничего не заметил в то время. Я выпил немного, и ночь не особо запомнилась. На самом деле, я забыла обо всем этом до тех пор, пока немногим более восьми месяцев назад мне не позвонила подруга Ксении и сообщила, что Ксения погибла в автокатастрофе, оставив после себя сына — моего сына, по ее словам. дневник."

«Боже мой», — выдыхает Хлоя, выглядя в ужасе. — Значит, мать Славы была…

— Кто-то, к кому я бы не прикоснулся в защитном костюме, если бы знал,