В конце мая 1912 г. семья великого князя Александра Михайловича прибыла на короткое время в Москву. Гувернантка юной княжны Ирины Александровны графиня Е.Л. Камаровская позднее делилась об этом времени в воспоминаниях: «В ожидании поезда собралось много народу, вся высшая русская знать. Не любя выскакивать вперед, я скромно встала сзади всех. Ко мне подошла красавица княгиня Юсупова, с которой мы познакомились еще в Крыму. Она очаровательно мила и принадлежит к тому типу женщин, которых, раз увидев, не забудешь. Муж ее, наоборот, тучен, некрасив, туп, несимпатичен. У них один сын, весь в мать, чарующий молодой человек по имени Феликс. Был и другой сын, старший, который, кажется, был убит на дуэли.

Феликс Юсупов часто встречался зимой с Ириной Александровной и явно стал выделять ее. Я видела, что и она не избегала его, и это меня иногда тревожило. Ксения Александровна не вывозила дочь, ни на один вечер не ездила с ней, всегда и всюду я. Ирина Александровна так стала близка со мной, что часто открывала мне свои думы и мечты. Доложить об этом матери я считала преждевременным и ненужным, но узнав, что она с мужем надолго уезжают за границу, и не желая брать всю ответственность на себя, я перед их отъездом впервые просила великого князя выслушать меня. Он тотчас же пригласил меня в свой кабинет. Я передала ему свое впечатление об отношениях Феликса к Ирине Александровне и спросила, как я без них должна действовать: ограждать ли Ирину Александровну от него, не бывать с ней там, где они могут встречаться, или же допускать ухаживание и известную близость между ними. Он очень заинтересовался моим рассказом и стал подробно расспрашивать, а затем сказал, что считает брак между ними вполне допустимым: нужно лишь немного подождать ввиду крайней молодости Ирины. Просил меня, не отстраняя Феликса, следить за ними. При прощании он благодарил меня, что я обратилась именно к нему, на то я ответила, что думала: как отец он ближе к Ирине Александровне и серьезнее обсудит это дело, чем Ксения Александровна.

Когда они уехали в Париж, стала обозначаться новая опасность. В Крыму мы познакомились с ирландской семьей Стекль, очень близкой к великой княгине Марии Георгиевне. О ней и госпоже Стекль ходило много слухов. Во всяком случае, ее отношения с мужем были холодны, далеки. У Стекль была единственная дочь, старше Ирины Александровны на два года, ее звали Зоей. Это была страшно избалованная девушка довольно своеобразной внешности: у нее была красивая фигура, красивые глаза, но во всем какая-то грубость, полный эгоизм и самопоклонение. Мария Георгиевна пригласила их в Крым, явно желая выдать выгодно ее замуж, и направила свои взоры на Феликса, первого тогда жениха, завидного во всех отношениях.

Мы часто встречались с Зоей в свете. Она бывала у Ирины Александровны, и мы – в Михайловском дворце, где они жили с семьей великого князя Георгия Михайловича. В свете много говорили, что Феликс ухаживает за ней, и хотя я видела и понимала, что эти слухи преднамеренно шли от них, а не от Юсуповых, они все-таки меня тревожили. Мне не хотелось, чтобы играли Ириной Александровной: я слишком нежно ее любила, а главное, жалела, чувствуя, что она, в сущности, совсем лишена заботы матери. Долго обдумывая все это, я, наконец, решилась на очень рискованный шаг.

Ни слова не сказав никому, я телеграфировала княгине Юсуповой, прося принять меня как-нибудь одну. Она назначила следующий день, около пяти часов дня. Когда на другой день я приехала, меня тотчас же ввели в ее интимный маленький будуар. Я ей сказала, что обращаюсь с ней как к женщине и матери, как к москвичке, доверяя ей вполне и прося весь наш разговор навсегда оставить между нами. Она сейчас же ласково взяла мою руку и тепло сказала, что очень тронута таким доверием и дает слово исполнить мою просьбу. Я ей описала замкнутый, тяжелый, отчасти даже изломанный характер Ирины Александровны, описала ее внутреннее отчуждение с родителями, особенно полное равнодушие к ней ее матери и мое горячее желание видеть ее вполне счастливой, ей нравится ее сын, который сам резко выделяет ее; упорно говорят о Зое, и если это верно, то мой долг оградить Ирину Александровну от ненужных грустных переживаний. Княгиня слушала меня очень внимательно: “Мой сын любит Ирину. Она ему одна очень нравится. О Зое не может быть и речи. Не лишайте моего сына встреч с Ириной. Пусть лучше узнают друг друга. Я и вы будем охранять их, наблюдать за ними. Прошу обращаться ко мне всегда, когда найдете нужным, так как и я к вам. А пока горячо благодарю вас за откровенность… Как же вы любите Ирину!”

После этого до Москвы я ее не видела, но спокойно уже наблюдала за Феликсом. И только в царском павильоне, в ожидании царской фамилии, мы опять встретились. “Как хороша Ирина!” – сказала она мне, и мы быстро обменялись некоторыми нашими наблюдениями: “Смотрите, какое внимание уделяют нам с вами”, – вдруг сказала она мне. Действительно, это было так, и мы, очень приветливо простившись, разошлись в разные стороны.

Медленно подошел поезд… Царская семья вышла; приветливо кивая всем, протягивая некоторым руку, шел Государь с женой и детьми»[70].

Вместе с великосветским обществом Феликс и его родители участвовали во всех значительных официальных мероприятиях в России, как, например, торжества в августе-сентябре 1912 г. в Москве по поводу 100-летия Бородинской битвы или 300-летия Дома Романовых в 1913 г.

Однако чаще всего Юсуповы встречались с представителями Императорской фамилии и Царской семьей в Крыму. Тому есть много свидетельств в различных исторических источниках. Так, например, капитан 2-го ранга Н.В. Саблин с императорской яхты «Штандарт» делился воспоминаниями об этих временах:

«Дежурил при Государе в это время великий князь Дмитрий Павлович, один из обаятельных и милейших великих князей. Он был очень дружен с князем Феликсом Юсуповым, и так как у Юсуповых имелась чудная моторная лодка, которая не могла стоять в имении Юсуповых, Кореиз, из-за отсутствия прикрытого берега, она стояла у нас в гавани. Юсупов часто приезжал на яхту, чтобы пользоваться этим суденышком. С ним приезжал и Дмитрий Павлович. Великую княгиню Елизавету Федоровну мы почти не видали. О ней много говорили в связи с ее уходом от светской жизни и ношением полумонашеской одежды. Нилов, отличавшийся известным свободомыслием, находил, что каждый человек волен делать то, что ему нравится. Он знал княгиню в молодости и говорил, что это замечательно красивая женщина, а теперь стала святой. Воспитывая своих племянниц и племянника, Елизавета Федоровна была несколько уязвлена в своих чувствах тем, что ее муж, великий князь Сергей Александрович, любил их будто бы больше, чем она»[71].

Следует заметить, что «охота» на Ирину не очень отвлекала Феликса от иных утех и увлечений. О зиме 1912–1913 гг. он позже написал: «Чуть не каждый вечер мы [вместе с великим князем Дмитрием Павловичем] уезжали в автомобиле в Петербурге и веселились в ночных ресторанах у цыган. Приглашали поужинать в отдельном кабинете артистов и музыкантов. Частой нашей гостьей была Анна Павлова. Веселая ночь пролетела быстро, и возвращались мы только под утро»[72].