Погорельцевы ахнули: вон в чем причина несвоевременного приезда Оюна! И Софья здесь ни при чем: договариваться о свадьбе можно и в июне, когда снег растает, ход хороший. Да уж, дела… и соболей немало, двадцать три штуки! Целое состояние!.. Наверно, долго Оюн с Тулюшом собирали приданое, несколько лет. Вероятно, соболя были самые отборные…

У староверов хмель вылетел из головы. А ну как на них подумает?! До хребта Искерки таг (тайга черноспинных соболей) по Тропе бабьих слез, где охотился Оюн с Тулюшом, от заимки недалеко, на коне ехать три дня.

– Почему ты знаешь, что русские украли соболей?! Видел кто?! – осторожно спросил Лука Власович.

– Как не видел? Глаза мой видел! – поднял брови Оюн и посмотрел на друзей строго, серьезно.

Погорельцевы знают, что тофалары, дети тайги, могут прочитать любой след зверя и человека. Врожденное искусство следопытов привито им с молоком матери, в тайге замечают любую мелочь. Опытный глаз видит то, на что русский даже не обратит внимание. И все же дед Лука не замедлил узнать точную причину обвинения.

– Оюн зимой ходил, когда пальшой снег падал, все было! Я сополь ложил, снег мой след закрыл. Недавно опять ходил, снег таять начал, нет соболя! – жестикулируя руками, объяснял охотник.

– Ну, знаешь ли… – переглянулись Погорельцевы. – С декабря по апрель четыре месяца прошло… столько снега зимой было… как понять, кто соболей украл?

– Клупый ты, как молодой олень! Неужели не видно? Все видно! Лесницу русский не так ставит, всял, залес, патом убрал на место кте всял. Наши так не делают. Наши лесницу взял, поставил, салес, украл, а лесницу оставил: пусть думают, что хозяин забыл, а росомаха пакастила.

– Почему так думаешь? А может, русские тоже лестницу под лабазом оставляют?

– Нет, не так. Тоф знает, где чей лабаз и когда придет хозяин. Тоф никогда не полезет чужой лабаз, когда рядом хозяин. Русский убирает лестницу, не знает, что хозяин далеко или рядом. Русский думает, украл, придет хозяин, смотрит, нет лесницы, значит, никто не был, опять уйдет, так много будет дней… уйти далеко можно…

– Ишь ты… ну у тебя и представления…

– Да, я так думай. Патом, на лапазе хитрость есть. Я уздечка весил для оленя. Тоф уздечку никогда не возьмет: зачем? Каждый охотник сам уздечку делает, сам узлы шьет, жилы оленя сурочит. У каждого своя уздечка. Наденет вор уздечку на своего оленя, другой сразу увидит: «Уздечка Оюна! Вот он вор!» Тоф не возьмет уздечку, зачем ему на себя говорить вор? Русский обязательно уздечку на лапазе возьмет, скашет, пусть хозяин думай, тоф вор!

– И что, осталась на лабазе уздечка?..

– Нет, уздечки нет, русский взял, потом, наверно, выкинул… еще на лапазе посуда не так лежит… продукты украли, табак… следы на снегу…

– Следы?! Какие могут быть после четырех месяцев следы?!

– Ну, точно глупый! – рассердился Оюн. – Смотреть надо, куда вор идти хотел. Вор следы путать бутет, по-разному ходить. Тоф на олене опязательно поедет туда, где олени по горам ходят, чтобы следов много было. Русский без оленя на лышах пойдет по хребту, чтобы ветер след кушал, а потом уйдет вниз, где много снег падай. Я на лапазе понял, что сополь русский взял, стал смотреть, куда вор по хребту пойдет. Там два хребта: один смотрит, где солнце встает, другой, где солнце садится. Где солнце встает, там тофалары живут: зачем туда идти? Я пашел, где солнце садится, стал смотреть, где русский мог лучше вниз, к реке уйти… нашел! Русский на лышах катился, патом думай, Оюн не найдет, стал костер делать. Однако я костер нашел!

– Костер?! А костер-то как нашел под снегом?

Оюн посмотрел на Погорельцевых, как на детей малых, покачал головой: что с такими делать? Ничего не понимают!

Фома постарался, подлил тофалару медовухи для лучшего разговора. Все подождали, когда тот выпьет. Наконец-то Оюн продолжил:

– Найти, где костер был под снегом, мошно. Смотри, где ветер не дует, где ручей близко, где сухое терево смола есть. Там и костер путет.

– Ты нашел такое место?! – Лука Власович вытер пот на лбу, взмок от нетерпения.

– Нашел!.. – с удовольствием посмотрел на своих друзей охотник и немного выпил из своей кружки. – Там, пальсой кедр был, старый, сухой. Смолы много! Русский смолу рубил, костер зажигай.

– Почему ты думаешь, что это тот же русский кедр тесал, а может, это кто другой был? – спросил Фома Лукич.

– Ты, однако, Фомка, опять молодой олень! – развел ладони Оюн, шумно вздохнул и стал объяснять: – Только русские смолу топором стругают. Тофа маненько ножом ковыряй, хватит! Другим оставляй надо. Русский всегда много готовит дров, пальшой костер делает. Тоф маленький костер делай, зачем пальшой? Пальшой шарко шипко! Котелок на маленький огонь быстрее закипай, надо думать, как котелок весить на огонь…

Молчат Погорельцевы, слушают Оюна, что скажет дальше. Очень уж интересно, как это все ему легко дается разгадывать следы давно минувших дней. Между тем тофалар совсем захмелел, язык развязался, на сына покрикивает, учит, как надо чум ставить, да оленей привязывать. Тот косо смотрит на отца, но перечить не смеет, почитает старших. Потом догадались Погорельцевы, что Тулюш на табакерку отца смотрит, курить хочет, но спросить не смеет, ждет, когда последний спать ляжет, чтобы использовать его кисет по назначению.

Фома Лукич протянул Тулюшу табак в мешочке: ничего не сделаешь, он и без него курить будет. Тулюш схватил табак, поблагодарил Фому, тут же вытащил из-за пазухи свою, новую, сделанную своими руками и ножом трубочку, набил ее табаком и прикурил от костра. Хмельной Оюн не без гордости качнул головой, – мой сын! – отобрал у него остатки махорки, положил себе в карман и отмахнулся как от комара:

– Скажи завтра рано, там… курить маненько нато, табак беречь нато!..

Тулюш равнодушно отодвинулся к чуму, ближе к Маркелу, тот обещал налить втайне от всех немного медовухи и дать еще табаку.

Сдружились юноши, одной души, таежной. Тулюш плохо знает русский язык, но зато отлично объясняется жестами рук. Маркелу есть чему поучиться у Тулюша. Молодой тофалар в совершенстве знает повадки зверей и всевозможные способы охоты на них «без железа и пороха». Стоит удивиться, как Тулюш точно бросает в дерево нож или стреляет из винтовки на огромное расстояние.

У Луки Власовича нетерпение, тянет Оюна за рукав куртки:

– И как, что дальше было?

Тофалар покачивается из стороны в сторону, – выпил лишнего с дороги – однако о разговоре помнит. Еще выждав немного времени, будто сопоставляя все точности, Оюн продолжил:

– Патом, снег маненько копай, костер ищи… нашел костер! Все хорошо смотри, опять следы находи. Мой снег резал, смотрел, как падай, думай, когда костер гори… там, глубоко, снег чистый, как сахар. Так бывает, когда холодно, чум сильно топи…

– Значит, до этого морозы были, снег перемерз, – пояснил Фома.