Пустяки?

— Вы упустили свое жизненное призвание, фон Райх, — заявляет лорд Уортон. — Вы могли бы быть отличным гидом. Расскажите нам о Танисе.

— Несколько тысяч лет назад Танис был столицей Египта. Он являлся важным портом, но потом люди покинули его, когда начали подниматься воды озера. Самые важные комплексы в городе — храм Амона, царя богов, который обычно изображается в облике мужчины с головой овна, и храм Гора, бога неба и войны. Время и расхитители гробниц не пощадили город, и большую его часть поглотила пустыня, но, да будет вам известно, души богов и царей все еще бродят среди развалин славного прошлого.

Мы словно в каменном саду великана. Вокруг нас гранитные статуи и памятники, некоторые из них — настоящие колоссы, многие лежат распростертыми на земле.

Я уже мысленно пишу репортаж, который по телеграфу отправлю в Нью-Йорк.

— Один английский египтолог, несколько лет проводивший здесь археологические раскопки, нашел замечательные артефакты, — продолжает фон Райх. — Вероятно, многие еще остаются погребенными в песках. Раскопки требуют времени и больших расходов, поэтому они ведутся лишь периодически.[14]

— Он, наверное, страшно расстроен, — говорю я.

— Кто расстроен? — спрашивает леди Уортон.

— Он. — Я показываю на лежащую статую — как оказалось, фараона. В вертикальном положении ее высота в несколько раз превосходила бы мой рост. — В течение веков фараон вынужден был лежать здесь и смотреть, как грабители растаскивают сокровища города.

Леди Уортон бросает на меня взгляд, одновременно выражающий сомнения относительно моего здоровья и презрение к моему мыслительному процессу. Я полагаю, что в ее мире чаепитий и официальных балов каменные цари не имеют чувств. Но, стоя здесь, оробевшая в присутствии фараона, и глядя на его искусно высеченные черты лица — большие глаза, рельефный, почти римский, нос, полные губы, — я чувствую его могущество и величественность и не могу не верить, что он смотрит на нас.

Я восхищаюсь красотой всех этих павших творений и неподвластным времени мастерством их создателей, как вдруг слышу заявление леди Уортон:

— На мой взгляд, здесь требуется кирпичная кладка и покраска.

Я подавляю в себе желание сделать резкое замечание, о котором, я знаю, буду сожалеть, и слышу возглас фон Райха:

— Идите сюда!

Пока австриец рассказывает другим о том, что нашел, я незаметно скрываюсь от этой компании. Я предпочитаю одна побродить среди руин. Может быть, наткнусь на какой-нибудь артефакт, незамеченный исследователями.

За расколотой колонной я нахожу великолепного гранитного сфинкса. Поблизости статуя еще одного фараона и каменные глыбы построек.

На ум приходит фраза, когда-то прочитанная мной: «Чем дольше человек живет, тем древнее становится земля у него под ногами».

Стоя на земле, где вершилась история, я представляю людей, работающих под палящими лучами солнца, и как по их голым спинам гуляет кнут, потому что они работают недостаточно быстро. Может быть, тысячи людей умерли при строительстве Таниса, а по прошествии веков творения их рук остались — скорее как память о простых людях, создававших эти монументы, а не о фараонах.

Огромная статуя давно умершего фараона наводит на меня ужас. Ее устремленный вниз проницательный взгляд вселяет страх перед неведомым, и наверняка не одной мне довелось испытать это. Несомненно, статую фараона сделали такого размера, чтобы люди трепетали перед ним.

Самая устрашающая деталь скульптуры — королевская кобра спереди короны; рептилия расширила шею и образовала капюшон, тем самым давая понять, что готова нанести смертельный удар в любой момент.

— Что ты думаешь, видя, как расхищают твои гробницы, а монументы крушат и разбрасывают во все стороны? — спрашиваю я фараона.

— Я вечен!

Я чуть не выпрыгиваю из своих ботинок.

Человек в длинном черном одеянии, скрывающем его с головы до сандалий, стоит в тени колосса-монарха. Лишь небольшая часть лица видна из-под капюшона.

— Вот как бы он ответил на ваш вопрос.

Я оглядываюсь, чтобы убедиться, услышат ли мои попутчики, если закричу.

— Он вечен, как Нил. — Человек выходит вперед, и я вижу его испещренное морщинами лицо и белую бороду мудрости. — Он и река будут оставаться здесь, а прах тех, кто расхищал гробницы и города, как пыль развеет ветер.

— Вы работаете здесь?

— Я присматриваю за всем этим. — Он обводит рукой развалины вокруг нас. — Город былой славы, где осталось только то, что грабители истории не успели забрать.

Он производит впечатление образованного человека, не феллаха или чернорабочего.

— Вы египтолог?

Он окидывает меня оценивающим взглядом.

— Нет, это слишком громко сказано. Когда англичанин Флиндерс Питри проводил здесь раскопки, рабочие находились под моим началом. Все те небольшие знания, что у меня есть, я почерпнул не из книг, а работая на раскопках, главным образом с иностранцами. — Он внимательно смотрит на меня. — Вы не англичанка.

— Я американка.

— Американка… — Он не скрывает удивления и после короткой паузы продолжает: — В Египте много иностранцев: англичан, французов, немцев, итальянцев, — а американцы большая редкость. Вы первая, кого я встретил.

— Кто этот человек? — Я показываю на гигантскую статую фараона.

— Рамсес Великий. Его откопали люди, работавшие с английским археологом.

— А, Рамсес. Фараон, из-за которого Египет постигли десять казней, когда он отказался отпустить Моисея и еврейский народ. — Я умалчиваю, что все мои знания о египетских фараонах получены либо в воскресной школе, либо от фон Райха. Я киваю на сфинкса. — Какое великолепное создание. — Высота сфинкса около шести футов, а длина почти в два раза больше. Его тело напряжено, когти выпущены — впечатление такое, словно он готов к прыжку. Разговаривая, мы с египтянином обходим вокруг сфинкса. — По-моему, я видела его брата в парижском Лувре.

— Да, один из сфинксов Таниса — пленник во французском музее.

— Пленник? — Интересная постановка вопроса, но я думаю, если бы Колокол Свободы[15]увезли из Филадельфии в какую-нибудь страну, я точно так же воспринимала бы это событие. — Он, наверное, со скрежетом зубовным взирал, как разрушается его город. Я слышала, что ветры из пустыни несут губительные последствия.