палатах размещались другие мужчины: там были его ровесники и люди гораздо старше. Доктор говорил, что раньше здесь лечили местных жителей, а сейчас этот госпиталь отдан в распоряжение армии и служит центром для медицинского обследования и распределением новобранцев.

Генрих был размещен в одной палате с ещё тремя другими рекрутами. Ему сказали, что весь следующий день уйдёт на то, чтобы их проверили доктора, и, если повезёт, им дадут «зеленый свет». Он сел на кровать и стал думать о том, что будет дальше. Он представлял события, что могут случится с ним и думал об отце. Покидать стены госпиталя было запрещено, а соседи по палате были неразговорчивы и поэтому Генриху оставалось только молча погрузиться в собственные мысли.

Представляя, как он с отцом возвращается домой, как будет счастлива мать и сестра, Генрих не обращал внимание на окружение, и не заметил, что кто-то к нему подходит. Он только смог почувствовать, что на кровать рядом с ним сели. Юноша повернул голову и увидел своего соседа по палате; это был бритоголовый парень, примерно лет девятнадцати, который смотрел на Генриха и загадочно улыбался.

— Здравствуй, пугало огородное. Неужели решился покинуть свою темницу? — Сосед заговорил с Генрихом очень знакомым для него голосом.

— Вольф?! — Генрих был удивлен, как никогда. Он не узнал своего старого знакомого, пока тот не заговорил. — Что ты здесь делаешь?

Вольфганг смущенно отвел глаза в сторону и невинно начал улыбаться.

— Видишь ли, когда я был в городе, то попался на глаза солдатикам. Узнав, что за городом есть молодая кровь, они отправили офицеров по селам и деревням. Те навещали меня пару раз и, когда мне исполнилось восемнадцать, меня забрали. Видишь ли, когда ты рождаешься, то заключаешь негласный контракт с государством, что будешь его защищать во время военного положения. Вот так я и оказался тут.

Вольфганг ожидал ответный рассказ от встреченного друга, но ничего не получил, кроме неуклюжего молчания. Генрих продолжал удивленно смотреть на Вольфа, не произнося ни слова. После непродолжительной паузы, Вольфганг неудовлетворительно выдохнул и щелкнул пальцами прямо перед носом Генриха. От неожиданности тот вздрогнул и отклонился назад.

— Расскажи мне, как ты здесь оказался! Ты ведь младше меня, и на патриотично настроенного добровольца не похож. — После этих слов Вольфганг опёрся на собственный кулак, в ожидании интересной и захватывающей истории.

— В полдень к моему дому приехали офицеры. Они сообщили моей семье, что отца взяли в плен. В итоге обдумав всё, я решился отправиться его спасать. А сейчас я даже не знаю, что делать. — Генрих рассказывал о происходящем, нервно почесывая свою шею.

— Скажу честно — плохи твои дела. Самый идиотский поступок в жизни! О чём ты думал? Назад уже не вернуться! У тебя в голове хоть была мысль, что ты не справишься? Ты подписал контракт на службу, и при побеге — по закону военного времени — пойдёшь под трибунал. Тебе остаётся только идти вперёд. — После этих слов, Вольфганг поднялся с кровати и пошел в сторону двери. Он остановился в косяке и предложил Генриху пойти с ним, если он хочет покурить, но увидев, что тот сидит закрывшись руками, решил оставить друга с его мыслями.

До того, как всех уложили спать, Вольфганг почти всё время уделял Генриху. Они любовались через окно красотами города: как горели огни, освещая улицы и дома, как неспешно бродили люди. Во время разговоров Генрих узнал, что все новобранцы из этого госпиталя будут отправлены в одно место: полевой лагерь располагался за сотню километров от горячих точек и города, который никак не могла взять ни одна из сторон. Именно недалеко от фронта и будет происходить основной этап обучения, где, покажут карту местности, будут солдат будут обучать основам ведения боя и отправят в гущу.

— Но неделя… разве это не мало? Мне казалось, что необученным людям нужно гораздо больше времени. — Генриху вспомнилось то, как Манфрэд говорил о скором отправлении на фронт, и, на всякий случай, юноша решил уточнить у своего друга.

— Мало. Даже меньше недели, это не считая того, что мы будем в пути, и, тем более, здесь.

— Это ненормально!

— Да… Я слышал, что дела совсем плохи, настолько, что нужно полагаться на число и скорость восполнения потерь.

— Не верю.

— И я не верю.

Внимательно изучив информацию, Генрих понял, что освобождение отца не будет зависеть от его собственных желаний. Ему придётся выполнять те задания, что ему поручат. Тогда для помощи родителю ему придётся или уговаривать офицеров, или делать всё в самоволку, что будет несомненно рассматриваться как военное преступление. Рассматривая возможности дезертирства, он боялся того, что сделает только хуже для своей семьи. Если у него получится вернуться домой, то он прямиком отправится в тюрьму.

— Ты поможешь мне? — Генрих с надеждой в голосе спросил Вольфа. Задав этот вопрос, он хотел получить поддержку на этом сложном пути.

— Если не мне прикрывать твою спину, то ты ни за что, ни с чем, не справишься, — шутливо прокомментировал Вольфганг.

Тот вечер был последним, когда они наслаждались красотой за окном в тихой обстановке вдали от всего плохого.

Раннее утро встретило их вошедшим в палату врачом. Это была немолодая женщина в белом халате, у неё в руках была стопка папок, по которым она прочитала фамилии находящихся в палате новобранцев и проинструктировала их. Начался день медицинской проверки, и судя по тому, что говорили, нужно было пройти целую кучу различных врачей, которые уже в конце обследования выдадут вердикт — вернётся Генрих домой или его отправят на фронт.

Врачебные осмотры проходило множество людей, и, из-за этого приходилось ждать в длинных очередях. Генрих думал, что может скоротать время, если он будет говорить с Вольфгангом, но тот частенько куда-то исчезал, причём надолго и бесследно. Часто у кабинетов возникали путаницы и ругань; где-то всё проходило быстро, а где-то до невозможности долго. Генриху впервые пришлось столкнуться с этим, и ему сразу не понравилась вся эта тягомотина. Ему постоянно задавали вопросы касательно его психологического состояния, а также проверяли его физические способности. Некоторые доктора проводили настолько неприятные операции, что Генрих в начале и не решался с ними сотрудничать. Люди проверяющие возможности его тела, лестно отзывались о прекрасном состоянии здоровья. Психолог же был опечален причиной вступления в армию. Ей стало грустно, и она не стала задерживать пациента дольше необходимого.

В конце дня Генриха ждала жирная папка на столе главного врача. Личное дело, куда складывали бумаги все прочие работники и, где красовалось фамилия Генриха,