Когда Бюффон взялся за трактат по естествознанию, идея «преформирования» была еще весьма популярна даже среди большинства натурфилософов. Однако Бюффон в нее не верил. Он был материалистом и видел мир так же, как его видел Декарт. Все в природе, включая происхождение живых существ, можно объяснить естественными процессами, а «преформирование», по мнению Бюффона, было лишь гипотезой. Он чувствовал, что версия Декарта ближе к реальности, в то же время понимал, что в ней не хватает множества деталей. И тут Бюффон узнал о двух открытиях, которые, как ему показалось, могли бы пролить свет на зарождение живых существ.

Первое было сделано в 1741 г. в береговой части Голландии. Двое ребят однажды утром гуляли в парке в имении своего отца. В пруду они обнаружили висевших в воде странных зеленоватых существ полсантиметр длиной. Мальчики поместили их в банку, принесли домой и показали своему наставнику, шведскому натуралисту Аврааму Трамбле. Было непонятно, являются эти существа растениями или животными, но, чем бы они ни были, казалось, что они очень-очень медленно двигаются. Проходили недели, и Трамбле все больше убеждался, что эти существа действительно движутся, всего на несколько сантиметров за день, и решил, что это животные.

Поначалу Трамбле подумал, что открыл совершенно новый вид организмов, но это было не так: этих маленьких существ раньше идентифицировал Левенгук, назвавший их «полипами», а мы теперь называем гидрами. Существа эти были, по меньшей мере, странными. Под микроскопом они выглядели как нечто среднее между улиткой, осьминогом и растением. Пытаясь лучше понять их строение, Трамбле разрезал одно такое существо пополам и был потрясен, обнаружив, что обе половинки продолжали жить. Он подумал, что стал свидетелем такого же явления, как отрастание нового хвоста у ящерицы. Но затем про изошло нечто еще более любопытное. Каждая половинка полипа постепенно начала доращивать утраченную часть туловища, и две половинки стали двумя отдельными существами[20].

Трамбле отправил отчет о своих исследованиях и образец пресноводного полипа известному парижскому натуралисту Рене-Антуану Фершо де Реомюру, который скептически относился к идее «преформирования» и написал важную статью о регенерации клешней у речных раков. Реомюр повторил эксперимент Трамбле, разделив присланный ему образец на части. И он, в свою очередь, с удивлением наблюдал, как из кусочков разрезанного существа появлялись новые организмы. «Я с трудом верил своим глазам, – писал он позже. – И так и не привык к этому зрелищу, хотя наблюдал его сотни и сотни раз». Когда через некоторое время он продемонстрировал этот эксперимент в Парижской академии наук, в официальном отчете данный процесс сравнили с «историей Феникса, возрождающегося из пепла», а свидетелей призвали вывести собственные заключения «относительно зарождения животных и, возможно, о более высоких материях».

Бюффон заключил, что жизнь устроена сложнее, чем предполагали сторонники идеи «преформирования». Способность пресноводной гидры расщепляться на два независимых организма, по его мнению, не имела отношения к «преформированию». Он начал искать другие объяснения возникновения живых организмов и нашел возможное решение в экспериментах Нидхема с оживавшими в воде «угрями», которые, казалось бы, возрождали идею спонтанного зарождения. Бюффон решил, что необходимо провести дополнительные исследования. В своей книге он не побоялся затронуть важнейший вопрос относительно возникновения жизни. Если ответ на этот вопрос неизвестен, он сам попытается его найти. Бюффон написал Нидхему в Лондон и пригласил приехать к нему в Париж для проведения экспериментов.

Нидхем прибыл в Париж весной 1748 г. Дом Бюффона оказался гораздо более роскошным, чем предполагал Нидхем. Его хозяин был очень состоятельным человеком. Дворянский титул достался Бюффонам при покупке французской деревни Бюффон, а раньше это была семья государственных служащих. И самому Бюффону предстояла карьера чиновника, однако он унаследовал состояние от бездетного дядюшки, служившего сборщиком налогов на Сицилии, когда остров находился под властью Франции. В руках имевшего политические связи и математически одаренного Бюффона это состояние разрослось в неимоверной степени.

Лабораторию для Нидхема Бюффон обустроил в богато украшенной комнате, в центре которой стоял обеденный стол с искусной резьбой, разделенный великолепной ширмой. Здесь поместили микроскопы, которые по просьбе Бюффона Нидхем привез с собой. Вокруг стола расставили кресла, чтобы гости могли наблюдать за работой двух ученых.

Больше в работе двух ученых не было никаких излишеств. Бюффон обычно работал по 14 часов в день, даже когда в старости стало сдавать здоровье. В период своей «большой инвентаризации» он каждый день платил слуге золотую крону только за то, чтобы тот разбудил его в пять часов утра. Он жил под девизом «не теряй времени» и ждал того же от окружающих. Порой, когда Бюффон выполнял обязанности управляющего Королевскими садами или корпел над книгой, Нидхем работал один, а иногда они трудились бок о бок. Ученые анализировали репродуктивные органы собак, кроликов, баранов. Под микроскопом Нидхема они рассматривали семенную жидкость самых разных существ, даже человека, зарисовывая репродуктивные процессы и пытаясь найти ключ к пониманию загадки происхождения жизни. Они изучали также и «анимакулов», что особенно занимало Нидхема и в чем у него был наиболее богатый опыт. Они повторяли и совершенствовали опыты с пшеницей, надеясь найти дополнительные доказательства спонтанного зарождения жизни.

Нидхем начал экспериментировать с мясным соком из баранины, в котором, как он знал, иногда можно обнаружить огромное множество микроскопических существ. Он брал образцы сока и помещал их в стеклянные пробирки, которые закрывал пробкой и заливал смолой, чтобы предотвратить проникновение воздуха. Затем пробирки прогревали. Все это делалось для того, чтобы избежать загрязнения содержимого: в пробирках не должно было оказаться живых яиц, и туда не должен был проникнуть невидимый глазом микроб.

Нидхем был практически убежден, что в этой среде яйца выжить не могли. Ничто не могло выжить. Он оставлял пробирки на недели, а потом открывал их. «Мои пузырьки полны жизни, – писал он позднее, – и микроскопических животных самых разных размеров – от самых крупных до самых маленьких». Опыт повторяли со множеством разных веществ. И каждый раз результат был тот же. Сначала Нидхем обнаружил микроскопические частицы, которые назвал «атомами». День ото дня «атомы» росли, начинали слипаться друг с другом и в конечном итоге через несколько недель становились «настоящими микроскопическими животными, столь часто наблюдаемыми натуралистами». По сути, это было повторением эксперимента Левенгука, и с тем же результатом, который когда-то так озадачил великого голландца. Нидхем и Бюффон пришли к мнению, что они наблюдают появление живого из неживого – акт спонтанного зарождения жизни.