Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ого, – сказала Пэм.
– Здорово, – заметил Тони. – Похвальные устремления.
Губы Китти превратились в прямую линию, она упорно молчала.
– Ой! – воскликнула Пэм, поворачиваясь на стуле и выглядывая в окно оранжереи. – Павлин!
И действительно, там, на лужайке, стоял павлин и тряс переливчатым веером перьев, как танцовщица в шоу.
– Ну, это просто вишенка на торте, – рассмеялся Тони. – Павлины!
– Знаю, – устало отозвалась Китти. – Это уже клише. Но у писательницы жила пара этих птиц, и я к ним как-то привыкла. Когда они умерли, я купила новую пару. На удивление приятная компания. У меня есть и другие животные. Ослик. Шетлендский пони. Когда столько места, хочется чем-то его заполнить.
Китти заметила, как засветилась Кирсти, услышав про ослика и пони, и предложила:
– Марк, может, отведешь детей к животным?
– Эм, спасибо, не надо, – отказался Грей, задетый, что его назвали «ребенком».
Марк посмотрел на его сестру:
– Кирсти?
Она кивнула и поднялась, завернув кулаки в рукава, полностью соответствуя понятию «ребенок». И пока Грей наблюдал, как Марк уводит его сестру из комнаты, как они исчезают за дверью, и слушал, как в коридоре разносится и стихает эхо их голосов, он почувствовал мучительную тревогу. Он посмотрел на маму, потом на папу, потом снова на маму, но оба были слишком увлечены попытками поддержания беседы с женщиной, с которой у них не было ничего общего.
Что с ним не так, с этим парнем? Почему рядом с ним у Грея внутри трезвонят все сигналы тревоги? Все дело в деталях, решил он. Босые ноги, аккуратно расчесанные и уложенные волосы, сомнительная связь с холодной, скорбящей тетей, слишком ранние разговоры о том, что он станет миллионером. К тому же вульгарные взгляды на пляже и непонятное приглашение на чай. Все эти детали не вязались между собой. Не могли соединиться ни в один знакомый Грею тип людей. А Грей знал немало странных людей. Кройдон был ими просто переполнен.
Он снова посмотрел на родителей, а потом в окно, на лужайку, где увидел уходящие фигуры его сестры и Марка, дружно бредущие вдаль – Марк смеялся, а Кирсти повернулась к нему, улыбаясь. Потом они ушли, но павлин по-прежнему стоял на месте, мерцая перьями на хвосте и глядя Грею прямо в душу.
Пиво быстро заканчивается. Элис хотела пить, и Фрэнк, как оказалось, тоже. Она достает еще пару банок, а когда они заканчиваются и пива больше не остается, она опускается на колени и достает из шкафа бутылку скотча. Скоро полночь, и обычно в это время Элис смотрит на часы и представляет, как истекают ее драгоценные семь часов. Но сегодня время ее не интересует. Время к делу не относится.
Она поднимается на ноги и лезет за бокалами.
– Мам?
Она оборачивается, услышав голос Жасмин.
– Что ты делаешь?
– Достаю виски, – отвечает она.
– Для него?
– Для Фрэнка. И для себя.
Жасмин поднимает левую бровь.
– Фрэнк – даже не его настоящее имя.
– Да, – спокойно отвечает Элис, – но это лучше, чем ничего.
– Что он вообще здесь делает? Я думала, он ушел.
– Да, я тоже. Но он вернулся.
Жасмин кивает, прикусывает щеку и говорит:
– Будем надеяться, никто не узнает.
Элис вопросительно смотрит на нее.
– Кай и Романа. И Дерри. Думаю, тебе стоит предупредить их, чтобы они никому о нем не рассказывали. Ну, на всякий случай…
Элис оживленно кивает. Ей совсем не хочется сейчас это обсуждать.
– Уже поздно. Иди, тебе надо поспать.
– Завтра занятий нет, – возражает Жасмин, подавляя зевок.
– Да. Но все равно. Уже поздно, – Элис зажимает бокалы между пальцами, держа бутылку скотча в другой руке. Она хочет, чтобы дочь ушла. – Ну, давай, – с деланой строгостью торопит она. – Иди спать.
Жасмин смотрит на нее долгим, странным взглядом, словно собираясь сказать что-то важное, словно в ее юном разуме жужжат непостижимые мысли. Но потом наконец она качает головой, вздыхает и говорит:
– Спокойной ночи, мама. Будь осторожна.
Эти слова эхом звучат в голове Элис, пока она несет виски и бокалы в гостиную. Будь осторожна. Она сомневается, что хочет быть осторожной.
Во время ее отсутствия Хиро залезла к Фрэнку на колени, но, похоже, ему немного тяжеловато под весом тридцатипятикилограммового стаффа.
– Любишь собак? – спрашивает Элис.
Фрэнк улыбается:
– Похоже на то.
– Ну, особо не зазнавайся. Хиро любит всех. Она обожает внимание. А вот его расположения добиться не так-то просто, – она указывает на Гриффа, сидящего с осторожным и бдительным видом и переводящего взгляд шоколадных глаз с Элис на Фрэнка и обратно, словно понимая, о чем они говорят. – Он очень недоверчивый. Хочешь, сниму ее с твоих колен?
– Нет, – он качает головой. – Это мило. Ее увесистость… Вселяет уверенность.
Она наливает себе и ему по щедрой порции виски и передает Фрэнку бокал.
– Твое здоровье! – поднимает она бокал. – За возвращение памяти.
Фрэнк чокается с ней и улыбается.
– И твое, – говорит он. – За твою щедрость!
– Ох, насчет щедрости сомневаюсь. Скорее тупость.
– Может, и то и другое.
– Да. Сойдемся на этом. История моей жизни. Щедрая и тупая.
– Итак, – Фрэнк делает большой глоток напитка и морщится, – давай поточнее, какова история твоей жизни? Раз уж мы не можем обсудить мою.
– О боже, ты пожалеешь, что спросил.
– Нет, – просто отвечает он, – давай. Расскажи про карты.
– А, – Элис смотрит в бокал, – карты. Это моя работа. Мой бизнес. Мое искусство, – криво усмехается она.
– Очень красиво.
– Спасибо.
– Что тебя вдохновило?
– Все началось с одной из огромных дорожных автомобильных карт. У папы была такая. Карта всей Великобритании. Огромная штука. Я просматривала ее и совершала долгие путешествия, рассматривала места, где никогда не была. Мне нравились контрасты в текстурах – например, между центром Лондона и шотландским Хайлендом. Лондон был черным от дорожных обозначений. Шотландия – белой. Папа отдал мне свою старую машину, когда мне исполнилось восемнадцать, а когда я продавала ее несколько лет спустя, то нашла в бардачке старую дорожную карту. Принесла домой, снова начала рассматривать. Торчала дома с ребенком и с ума сходила от скуки. Решила что-нибудь из нее сделать. Собственно, вот это, – она показывает на стену напротив, где висит изображение, напоминающее Жасмин в раннем детстве.