Для эльфов, живущих более трех веков, это не срок.

– Не все так просто, – покачал головой маг в белом. – Напоминаю, брат, что когда наши предки десять тысячелетий назад вступили в пределы Алиона, Вечный лес стоял там же, где и сейчас. И за эти годы мы так и не смогли понять, что это такое – обломок иного мира, искаженный участок этого или логово кого-то из Древних, сумевшего создать неприступную даже для богов крепость…

В такт глубокому, музыкальному голосу колыхались ветви дуба, а по поверхности пруда скользили тени, непонятно кем оставленные.

– Неизвестно, как Вечный лес отреагирует на попавшего в него человека, – проговорил эльф в белом, – может быть, убьет, а может быть, оставит в живых. Такого не случалось давно, но пять тысячелетий назад один из воинов ствола Лунной Ночи вернулся оттуда в здравом рассудке…

– Но вышедший из Вечного леса не будет прежним, – подхватил маг в желтом, – и что принесет он с собой, не могут знать даже Двуединые Братья.

– Верно, – кивнул эльф в белом. – Нашей мудрости тут недостаточно, мы должны искать совета у Источника…

Повинуясь его жесту, стоявшие тесной группой маги начали расходиться. Они заняли места на берегах пруда, уставились в воду и подняли жезлы. Те один за другим засветились мягким белым огнем. Ветер стих, на поляне установилась полная тишина, тени на поверхности воды замелькали гуще.

Самый молодой альтаро качнулся, из ноздри его вытекла капелька темной, почти черной крови.

– Спокойно, брат, – проговорил маг в белом, не отводя взгляда от пруда, – плата за знания – боль… Сейчас мы увидим, сейчас…

Вопль, одновременно изданный пятью эльфами, оказался пронзителен и дик. Дуб покачнулся, роняя листья, по толстенному стволу побежали судороги. Даже солнце на мгновение померкло.

– Это невозможно… – прогнусавил маг в желтом, зажимая нос, кровь из которого бежала потоком.

– И тем не менее, это будет, – проговорил эльф в белом, и в голосе его лязгнул металл, – если мы его не остановим.

Сколько они скакали, он сказать не мог. Сырые, заросшие ивами низины сменялись буграми, где копыта давили сплошной цветочный ковер. Оставались позади исполинские деревья, вроде тех, что Олен увидел, едва пройдя Засеку, и заросли кустарника, где все звенело от птичьего пения.

Когда солнце склонилось за деревья и начало смеркаться, Саттия натянула поводья. Олен повторил это движение и едва не вывалился из седла – настолько резко остановился эльфийский скакун.

– Самое время для привала, – проговорила девушка. – Перекусим, отдохнем, а затем поедем дальше. Ты не против?

– Нет, – ответил Олен, раздумывая, как бы помягче сообщить о том, что у него нестерпимо ноет то место, что пониже спины, и что дальше ехать он вряд ли сможет.

Слезал на землю, кряхтя и охая, точно древний старик. Саттия успела расстелить на траве небольшую скатерть из зеленой блестящей ткани, на которой выделялся узор из красных и желтых цветов. На скатерти появилась круглая фляга, куски жареной дичины и сухие хлебцы.

– Прошу к столу, – церемонно сказала девушка и проказливо улыбнулась. На гладких розовых щеках появились ямочки. – Надеюсь, что доблестный муж не откажется отведать моего угощения?

– Э… ну да… конечно, – за этот день Олен смущался больше, чем за несколько лет до этого.

Саттия мало походила на молодых крестьянок, с которыми он привык иметь дело. В ней не было заметно и следа робости, а бойкости хватило бы на пятерых. Да и внешне она отличалась от той же Алирны, как елка от березы, хотя выглядела очень даже привлекательно…

Устыдившись собственных мыслей, Олен подсел к «столу» и принялся за мясо. Оно оказалось хорошо прожаренным, отдавало тмином. Во фляжке обнаружилась простая вода, чистая и холодная, захрустели на зубах хлебцы.

– Ты ешь, – проговорила Саттия, откидывая со лба прядь светлых волос, – но не забывай рассказывать.

– О чем?

– Для начала – кто ты такой? Где научился так владеть оружием?

– Человек, – Олен удивленно глянул на нее. – Обычный селянин. Всю жизнь в земле ковырялся.

– Ладно придумывать, – девушка сердито махнула рукой. – Я тебе не верю! А ну встань! Руки разведи!

Прозвучало это настолько повелительно, что Олен мгновенно вскочил, поднял верхние конечности, словно решил изобразить огородное пугало. Саттия встала следом, принялась осматривать правое запястье.

– А ну сними рубаху! – приказала она без тени сомнения в голосе.

– Э… зачем? – как оказалось, предел смущения в этот день еще не был достигнут.

– Уж не думаешь ли ты, что я голых парней не видела? – бросила Саттия с вызовом, но щеки ее чуть заметно порозовели. – А ну снимай! Мне просто нужно проверить свои догадки!

Олен вздохнул и послушался. Саттия обошла его кругом, осматривая, как торговец лошадьми – породистого жеребца, после чего уверенно заявила:

– У тебя есть мышцы, какие не вырастают сами по себе, – тонкий пальчик коснулся его предплечья, – вот эти появляются, когда упражняешься с мечом, те, что на спине – при работе с большим луком. Такие плечи можно развить только регулярными упражнениями с боевым топором.

– Ерунда это, – Олен натянул рубаху и сел обратно. – Какие боевые топоры и мечи? Я оружия в руках до вчерашнего дня не держал.

– Тогда… – Саттия нахмурила тонкие брови, – тогда остается предположить, что твои предки на протяжении многих поколений были воинами. Тем, кто родился в семьях чистокровных таристеров, умение сражаться передается по наследству вместе с цветом волос и всем прочим…

Тут Олен не выдержал и расхохотался. Белобрысая девица оказалась сумасшедшей – этим объяснялось и то, что она пришла на помощь, и ее чудные речи. Откуда возьмутся предки-воины у уроженца Заячьего Скока, где веками только и делали, что пахли, сеяли и собирали урожай?

Но смех начал стихать, когда Олен вспомнил, как орудовал клинком во время схватки с эльфами, как ловко уходил от ударов, бил так, чтобы не убить, а оглушить. Остатки хохота вышли горловым хрипом, стоило из памяти всплыть моменту, когда маленький Рендалл впервые осознал, что мало похож отца и мать, смуглых, черноволосых и темноглазых.

«Ты вылитый дедушка», – сказал тогда отец, почему-то отведя взгляд. Олен остался доволен этим объяснением, и все мысли об отсутствии сходства гнал прочь. Но сейчас в душе зашевелились подозрения.

– Ты хочешь сказать, что мои родители… на самом деле не мои? – спросил он, дернув себя за мочку уха.

– Ничего я не хочу, – Саттия выставила перед собой ладошки, точно защищаясь. – Я лишь пытаюсь объяснить то, что вижу. Ешь, давай. Или больше не хочешь?

– Почему? – Олен сунул в рот еще один кусок мяса, принялся жевать и понял, что совсем не голоден. – А о себе ты не хочешь рассказать? А то…