Она поцеловала отражение и принялась за вино.

* * *

Над крепостью поднимался дым. Три черных хвоста тянулись от башен и сплетались в густую брюхатую тучу. Ворот не было. Трещина змеилась по всей высоте надвратной башни, от земли до черепичной крыши. На галереях в просветах бойниц тут и там мелькали фигуры шаванов. Подбирали тяжелые, мешковатые предметы, переваливали через парапет, швыряли со стены. Трупы северян сыпались в ров. Не всегда целиком, зачастую – кусками.

Группа пленных стояла на коленях перед Паулем, а вокруг – ханида вир канна, достойные видеть. Их стало заметно меньше, но их это не волновало. На жадных, хищных, пьяных от крови лицах читалось счастье. Мы победили! Разгромили три батальона волков! Перебили, как собак, распотрошили, как свиней! Мы сделали это, мы – достойные! А теперь достойны увидеть, что Гной-ганта сделает с пленниками.

Аланис тоже была рядом – где еще быть фальшивой любовнице владыки смерти? Раньше вот так, в ожидании казни, стояли перед ней бедняки из пустыни. Теперь – греи и кайры, и несколько искровых гвардейцев. Солдаты, которых сама Аланис не задумываясь бросила бы в бой. Люди, коим по долгу службы положено умирать. Но, тьма сожри, не так! Не на коленях и не от рук швали!

- Где Лиллидей? – холодно спросил Пауль.

Вокруг него роились черные мушки Вечности.

- Граф погиб, - сообщил Кнут. – Вот его тело.

Он махнул кому-то. Пара шаванов подтащила и бросила труп к ногам Гной-ганты.

Аланис замутило. Да, все как она сказала: зрелый знатный дворянин, суровое лицо, роскошно седые волосы… Правая рука вырвана из сустава, торчит сквозь кожу плечевая кость. Левая до сих пор сжимает рукоятку даги, всаженной меж ребер.

- Почему он мертв?

- Гной-ганта, ты сам видишь: он убил себя.

- Я вижу. Как это случилось?

Один из ханидов ответил с ухмылкой, поглаживая свой Перст Вильгельма:

- Гной-ганта, я первым нашел белого волка. Он кинулся с мечом, а я его плетью – рука долой, уже не боец. Тут налетели другие – я их так и так. Накрошил десяток, не меньше! А когда повернулся к этому шакалу, он уже сдох. Сам себя зарезал!

- Я велел взять его живьем. Ты не исполнил приказ.

- Как это? Гной-ганта, он же сам! А я все как надо!..

Пауль встал на труп Лиллидея, сделавшись на голову выше. Сказал громко, но ровно, без крика:

- Если я даю приказ, вы исполняете его в точности. Если говорю взять живьем, вы приводите живого. Это не сложно.

Одна Аланис успела заметить – да и то лишь потому, что ждала подобного. Коротким, быстрым движением Пауль метнул невидимую плеть. Тот шаван, что убил Лиллидея, даже не сразу понял. Его вооруженная рука вдруг повисла, перебитая в плече. Вдохом позже боль достигла сознания.

Перекрывая ор шавана, Пауль произнес:

- Если отрубить человеку правую, он может держать нож в левой. Чтобы этого не случилось…

Свист повторился. Вторая рука шавана повисла, как хлыст. Крик стал почти нестерпимым, но голос Пауля звучал мощнее:

- Вот что значит – взять живьем. Кто не понимает этого, тот не достоин. Сдай Перст!

Кнут отнял Предмет и погнал калеку прочь. Вой продолжал звучать, пока расстояние не скрыло его.

Тогда Пауль повернулся к пленным. Их была без малого сотня. Многие ранены, оглушены, избиты, некоторые почти без сознания. Но были и здоровые, своею волей сдавшиеся в плен.

- Хотите жить? – спросил Гной-ганта.

Один из кайров поднял залитое кровью лицо, пожевал слюну и харкнул под ноги Паулю.

Мушки Вечности были наготове, одно движение – и кайр отправится в идову тьму, следом за Мораном и Беккой. Но Пауль только повторил:

- Я спрашиваю: хотите жить?!

Другой кайр плюнул ему в ноги и выкрикнул:

- Слава Агате!

За ним отдалось эхо:

- Слава Агате!.. Слава… слава!..

Кричали все до единого. Серые от кровопотери, поломанные, изрубленные, теряющие сознание. Кричали во весь дух, в полную силу легких. Кто мог, поднимался с колен.

- Слава Ориджину!

Все знали, что это – последние слова, других не будет. На лицах, измученных болью, проступала… радость.

- Слава Первой Зиме! Слава Агате!

В глазах у Аланис поплыло от слез.

Зато Пауль и Муха смотрели внимательно, зорко.

- Вон тот, - сказал Пауль.

- И тот, в заднем ряду, - добавил Муха. - И еще крайний справа.

Трех северян отделили от группы. Они выделялись отсутствием света в глазах. Они все еще боялись умереть.

- Этих допросить, узнать все, - велел Гной-ганта. – Остальные… бегите!

Никто не тронулся с места.

- Там Холливел, - сказал Пауль. – Кто добежит до реки – останется жив.

- Слава Агате! - ответили пленные.

- Чара, - сказал Пауль.

Лучница вышла вперед.

- Северяне, проклятые волки. Вы топтали мою родину веками, захватывали, грабили. Я бы всех вас убила сама. Но моим ученикам нужна тренировка.

Ханиды из ее отряда охотно подняли Персты.

- Я дам двадцать вдохов форы, потом прикажу открыть огонь. Бегите к реке. Кто добежит живым, в того не стреляем.

Аланис не выдержала:

- Да отпустите же их, тьма сожри!

Чара сказала:

- Раз.

Потом сказала:

- Два.

Потом:

- Три…

Никто не шевелился. Лишь те, кто стоял, протянули руки друзьям, помогли подняться.

- Семь, - сказала Чара, - восемь.

Один из них смотрел на Аланис, это было хуже всего. Так, будто она виновата… Будто она и вправду… Будто… Тьма!

- Десять, - сказала Чара.

Потом сказала:

- Одиннадцать.

Ханиды переглядывались, распределяя цели. А тот кайр все смотрел на Аланис, и она чувствовала змей в своем лоне и яд, и тлен, и все… Поглядела бы в зеркало, но нет его, есть только глаза кайра. В них ясно, смертельно ясно виделось отражение. Кем она стала теперь…

- Шестнадцать, - сказала Чара, и северянин выкрикнул:

- Слава Агате!

- Семнадцать.

- Слава Первой Зиме! – подхватили все.

- Восемнадцать.

- Слава Ориджину! – как на параде, хором.

- Девятнадцать…

- Слава Агате! – закричала Аланис Альмера, давясь слезами. – Слава Агате! Слава…

- Двадцать, - сказала Чара. – Огонь.

* * *

Большой темный рубин красуется на перстне. Аланис нашла его в шкатулке с драгоценностями в своем шатре. Он напоминал другой, подаренный отцом. Тот перстень был на ее пальце, когда бежала из Эвергарда. Потом отдала его случайному