Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну что ты, малыш? Я здесь…
Обхватив его за шею, Китти силилась что-то сказать, но только всхлипывала с надрывом.
Клим посадил ее себе на колени.
– Тихо, маленькая… Тихо…
Нельзя было оставлять Китти одну! Каково это для четырехлетнего ребенка – проснуться в чужой темной комнате?
Клим достал из внутреннего кармана записную книжку и, не выпуская дочь из объятий, принялся писать заметку о валютных спекулянтах, обитавших на рынках Москвы.
По официальному курсу Госбанк давал за один американский доллар 1 рубль 94 копейки, а в Риге доллар можно было обменять на четыре рубля. Нелегальным обменом валюты пользовались как иностранцы, живущие в СССР, так и тысячи подпольных коммерсантов и контрабандистов…
– Я хочу домой! – всхлипнула Китти.
– Скоро у тебя все будет – дом, кроватка… – шепнул Клим, целуя ее в теплый затылок. – Я что-нибудь придумаю.
– А мама?
– И маму мы найдем.
Клим даже не мечтал устроиться на работу в Москве – это было бы слишком большой удачей. Если у него будет удостоверение корреспондента, ему наверняка будет проще отыскать Нину. Ведь одно дело – задавать вопросы от имени частного лица, и совсем другое – от имени солидного новостного агентства.
Дописав статью, Клим взял Китти на руки и вышел в прихожую.
Мистер Оуэн уже одевался. Рядом Зайберт разыскивал в куче шуб пропавшие перчатки.
– Готова заметка?
Клим протянул Оуэну раскрытую записную книжку. Тот прочел текст, и его лицо просветлело.
– А вы сами сможете обменивать у спекулянтов деньги, выделенные на служебные расходы?
– Думаю, что да, – отозвался Клим.
Оуэн дал ему свою визитную карточку.
– Кажется, вы обойдетесь нам примерно в два раза дешевле, чем ваш предшественник. Позвоните мне завтра в гостиницу, и мы обсудим детали.
Оуэн перевел взгляд на Китти и, как и многие прочие, не смог удержаться от вопроса:
– Простите… а это ваша дочь?
Клим кивнул. Его раздражало всеобщее любопытство по поводу его «узкоглазого» ребенка.
– Впрочем, ваши личные дела меня не касаются, – сказал Оуэн и протянул Климу руку. – До встречи.
Когда дверь за ним захлопнулась, Клим повернулся к Зайберту.
– Мисс Томпсон еще не пришла?
Тот испуганно заморгал глазами.
– Ох, вам же надо было поговорить с ней… Понимаете, Магда сама хотела устроиться в «Юнайтед Пресс», и вы только что увели у нее работу.
– Где она сейчас?!
– Не знаю… Поищите ее: она такая высокая, дородная…
Не выпуская Китти из рук, Клим бросился в гостиную, потом на кухню, потом еще в какие-то темные, заставленные мебелью комнаты. Черт… Черт! Теперь мисс Томпсон откажется с ним разговаривать!
Он нашел ее в спальне Зайберта: Магда сидела на кровати и рыдала, размазывая слезы по щекам.
– Убирайтесь отсюда! – крикнула она, завидев Клима.
Испугавшись, Китти начала ныть, и Клим отступил назад в коридор.
– Посиди здесь – я сейчас вернусь! – сказал он, сунув дочке «неприкосновенный запас» – золотые часы, когда-то подаренные ему Ниной. Китти давно охотилась за ними и очень обрадовалась нежданной добыче.
Вернувшись в спальню, Клим прикрыл за собой дверь и сел в кресло напротив Магды.
– Мисс Томпсон, моя жена пропала, и я надеюсь найти ее с вашей помощью.
– Не буду я вам ни в чем помогать! – выкрикнула Магда. – Вы украли у меня работу!
– Если надо, я откажусь от нее.
Магда достала из кармана платок и шумно высморкалась.
– Идите вы к дьяволу со своим благородством! После разговора с вами Оуэн ни за что меня не наймет. А жену вы все равно не найдете.
– Почему?
Злясь и чертыхаясь, Магда все-таки рассказала Климу о своем знакомстве с Ниной и об ее исчезновении.
– На ней была приметная китайская шуба – красная с вышитыми драконами. Кто знает – может, на нее кто-нибудь позарился?
– Спасибо… – произнес Клим, опустив голову.
– Не за что! – язвительно отозвалась Магда и, выйдя из комнаты, так хлопнула дверью, что фарфоровый черт упал с комода и разбился.
1.
«Книга мертвых»
Я подписал контракт на одиннадцать месяцев, и был официально провозглашен начальником московского бюро «Юнайтед пресс». Название у должности звучное, но на самом деле мое бюро состоит из одного человека, так что я являюсь начальником самого себя.
Первым делом мне пришлось наведаться в Наркомат по иностранным делам и заполнить кучу анкет. Чтобы не возникало лишних вопросов, я представился нью-йоркцем русского происхождения, который несколько лет жил в Китае, – и это вроде всех устроило.
Далее я направился в Отдел печати – так в СССР называют цензоров, без подписи которых журналисты не могут отослать за границу ни одного сообщения.
Советские цензоры оказались очень приятными и образованными людьми. Все они носят очки, знают по три-четыре языка и являются заслуженными революционерами. В свое время они бежали от ужасов царизма в Европу и годами обличали душителей свободы в России, а после 1917 года вернулись домой и сами стали искоренять неодобренные начальством мысли.
Руководитель Отдела, Яков Вайнштейн, сразу разъяснил мне официальную доктрину – чтобы я потом не задавал глупых вопросов:
– Только в СССР процветает истинная свобода слова, потому что только в нашей стране трудящиеся могут свободно высказываться в печати, не опасаясь за свою жизнь. Нигде больше газеты не публикуют письма крестьян…
Я читал эти «письма»: судя по ним, жители глухих сибирских деревень меряют землю не десятинами, а гектарами, а потомственный донской казак запросто может назвать себя «мужиком» и подписаться «Крестьянин Сидоров». И кому какое дело, что для настоящего казака это звучит как оскорбление? Подписчики «Правды» все равно не разбираются в таких мелочах.
– Цензура – это вынужденная, но крайне необходимая мера, – продолжал Вайнштейн, оглаживая густую жреческую бороду в мелких завитках. – Увы, иностранцы постоянно очерняют нашу страну в глазах зарубежного пролетариата. Иногда это происходит не со зла: один журналист увидел на улице военных и решил, что в Москву введены войска, – а это курсанты шли строем в баню! Но иногда мы сталкиваемся со злостным искажением действительности. Например, недавно в «Дэйли Телеграф» напечатали, что ОГПУ расстреливает рабочих. Вы видели в Москве хоть одного убитого?